|
|
|
|
|
|
|
|
|
Ты, кто пришел в этот бренный несчастливый мир, повернись ко мне.
Гита (IX.33)
Это "я" есть "я" Знания, внутренний свет в сердце; он есть сознательное существо, общее для всех состояний бытия, и движется в обоих мирах. Он становится я-грезой [dream-self] и выходит за пределы этого мира и его форм смерти ... Есть два плана этого сознательного бытия, этот мир и другой мир; третье состояние есть место их соединения, состояние грезы, и когда он располагается в этом месте соединения, то видит оба плана существования, этот мир и другой мир. Когда он спит, то принимает субстанцию этого мира, в котором все пребывает и он сам творит и уничтожает сделанное собственным озарением, собственным светом... Нет ни дорог, ни колесниц, ни радости, ни удовольствия, ни водоемов, ни морей, ни рек, но он создает их его собственным светом, ибо он -- творец. Во сне он сбрасывает свое тело и, неспящий, смотрит на тех, кто спит; благодаря своему жизне-дыханию он сохраняет это низшее гнездо и идет вперед, бессмертный, из этого гнезда; бессмертный, он идет туда, куда желает, золотой Пуруша, одинокий Поэт. Они говорят: "страна пробуждения только его, ибо вещи, которые он видит, когда пробужден, именно эти вещи он видит, когда спит"; но там он сам бывает собственным само-светом.
Брихадараньяка Упанишада (IV.3.7,9-12,14)
Что видимо и не видимо, что переживается и не переживается, что есть и чего нет -- все это он видит, он есть все и видит.
Прасна Упанишада (I.4.)
Все человеческое мышление, весь человеческий ментальный опыт движется между постоянным утверждением и отрицанием; для его разума не существует такой истины-идеи, такого результата переживания, который не мог бы быть утвержден или отрицаем. Он отрицал существование индивидуального существа, отрицал существование космоса, отрицал существование какой-либо имманентной или базисной Реальности, отрицал реальность за пределами индивидуального и космоса; но он также постоянно утверждает эти вещи -- иногда только одну из них или любые две из них или все вместе. Он должен делать так в силу того, что наш рассуждающий разум по самой своей природе является оценщиком возможностей и не обладает истиной, лежащей за любой из них, а испытывает и проверяет каждую по очереди или все вместе, если, по случаю, он может обрести некоторую укоренившуюся веру или знание о них, некую уверенность; все же, живя в мире относительностей и возможностей, он не может достичь никакой окончательной уверенности, никакого абсолютного и верного убеждения. Даже действительное, реализованное может предстать перед нашей ментальностью как "может быть, а может и не быть", сьяд ва на сьяд ва, или как "есть" под сенью "могло бы и не быть" и несущего аспект того, чего не будет в будущем. Наше жизненное существо также страдает от той же неуверенности; оно может не иметь никакой цели жизни, из которой оно могло бы извлечь надежное или конечное удовлетворение или которой оно может приписать длительную ценность. Наша природа стартует с фактов и действительностей, которые она принимает за реальное; она выталкивается за их пределы в преследование неопределенных возможностей и обычно приходит к испытанию всего того, что она приняла за реальное. Ибо она следует из фундаментального неведения и не имеет опоры на гарантированную истину; все те истины, на которые она опирается, оказываются частичными, неполными и сомнительными.
Сначала человек живет в своем физическом разуме, воспринимающем действительное, физическое, объективное, и принимает это как факт и сам факт как само-очевидную истину, за пределами вопросов; все не действующее, не физическое, не объективное считается нереальным или нереализованным и принимается им в качестве полностью реального только тогда, когда оно дошло до того, чтобы стать действенным, стать физическим фактом, стать объективным: свое собственное бытие также считается им объективным фактом, реальность которого гарантируется его существованием в видимом и ощущаемом теле; все другие субъективные существа и вещи он принимает на том же основании лишь постольку, поскольку они могут стать объектами нашего внешнего сознания или приемлемыми для той части разума, которая строит на основе данных, поставляемых этим сознанием, и опирается на них как на надежную базу знания. Физическая Наука является обширным расширением этой ментальности: она исправляет ошибки чувства и проталкивается за пределы первых ограничений чувство-разума путем открытия средств привнесения в поле объективности фактов и объектов, не охватываемых нашими телесными органами; но она имеет один и тот же стандарт реальности, цели, физической действительности; ее тест реальности заключается в возможности проверки при помощи позитивного рассуждения и объективного доказательства.
Но человек имеет также жизне-разум, витальную ментальность, являющуюся инструментом желания: он не удовлетворяется сиюминутно существующим, он торгует возможностями; он имеет страсть к новизне и всегда стремится расширить пределы переживания ради удовлетворения желания, ради наслаждения, ради расширенного само-утверждения и расширения территории мощи и выгоды. Он желает, наслаждается, обладает действительностями, но также охотится за нереализованными возможностями, пылает страстью материализовать их, также обладать и наслаждаться ими. Он не удовлетворен только физическим и объективным, а ищет также субъективного, воображаемого, чисто эмоционального удовлетворения и наслаждения. Если бы не этот фактор, физический разум человека, предоставленный самому себе, жил бы подобно животному, принимая свою первую действительную физическую жизнь и ее границы в качестве всей возможности, двигаясь по заведенному в материальной Природе порядку и не спрашивая ничего за пределами него. Но вступает этот витальный разум, это беспокойное желание-воля, приходит со своими требованиями и возмущает это инертное или рутинное удовлетворение, живущее внутри мелочных границ действительности; он всегда разжигает желание и страсти, создает неудовлетворение, беспокойство, стремление к чему-то большему, что жизнь, как кажется, способна ему дать: он привносит обширное расширение поля физической деятельности путем актуализации наших нереализованных возможностей, но также приносит и постоянное требование все большего и большего, поиски новых миров для их покорения, неистощимый двигатель к превышению границ обстоятельств и к само-расширению. В добавлении ко всему эта причина беспокойства и неуверенности входит в рассуждающий разум и исследует все, выспрашивает все, строит утверждения и расстраивает их, возводит системы уверенности, но впоследствии не принимает ни одну из них как несомненную, утверждает и сомневается в доказательствах чувств, выводит заключения разума, но снова разрушает их, чтобы достичь других или совершенно противоположных выводов, и этот процесс продолжается неопределенно долго, если не до бесконечности [ad infinitum]. Это наблюдается в истории человеческого мышления и человеческих попыток: постоянное разрушение границ лишь затем, чтобы двигаться всегда по одной и той же спирали, возможно, расширяющейся, но следуя по тем же самым или всегда подобным виткам. Разум человечества, всегда ищущий, всегда активный, никогда не достигает прочно установленной реальности жизненных целей и объектов или установленных реальностей своих собственных уверенностей и убежденностей, учрежденного основания или прочного образования своей идеи существования.
В определенной точке этого постоянного беспокойства и тяжелого труда даже физический разум теряет свою убежденность объективной уверенности, ввергается в агностицизм, который подвергает сомнению все свои собственные стандарты жизни и знания, сомневается, все ли это реально, либо же если даже все это реально, то не поверхностно ли оно; витальный разум, сбитый с толку жизнью и расстроенный или же неудовлетворенный всеми своими удовлетворениями, захваченный глубоким отвращением и разочарованием, что все является тщетой и обременительностью духа, и готов отвергнуть жизнь и существование как нереальность, отвергнуть все то, за чем он охотится, как иллюзию, Майю; физический разум, разрушающий все свои утверждения, открывает, что все является простыми ментальными конструкциями и что в них нет никакой реальности, либо же единственной реальностью является нечто за пределами этого существования, нечто, что не было сделано или сконструировано, нечто Абсолютное и Вечное -- все то относительно, все то, что существует во времени, есть греза, галлюцинация разума или обширный бред, необъятная космическая Иллюзия, обманчивый рисунок кажущегося существования. Тогда принцип отрицания начинает преобладать над принципом утверждения и становится универсальным и абсолютным. Отсюда берут начало великие миро-отрицающие религии и философии; отсюда также возникает отвращение жизненного мотива от себя и начинаются поиски где-либо в другом мире жизни безупречной и вечной или возникает желание растворить саму жизнь в недвижимой Реальности или первозданном Не-Существовании. В Индии философии миро-отрицания была придана формулировка верховной мощи и ценности двумя величайшими мыслителями, Буддой и Шанкарой. Были и другие философские системы, созданные между этими двумя или в более позднее время, философские системы огромной важности, некоторые из которых были широко приняты, сформулированы с большой проницательностью мышления людьми гениального и духовного видения, философские системы, в которых с большей или меньшей силой и успехом обсуждались выводы этих двух величайших метафизических систем, но ни одна из них не была продвинута так далеко вперед с равной силой представления или энергией личности, ни одна из них не имела столь громадного воздействия. Дух этих двух выдающихся философий -- ибо Шанкара в историческом процессе развития Индийского философского разума вобрал, дополнил и заместил Будду -- влиял с потрясающей мощью на ее мышление, религию и общую ментальность: повсюду распространилась его могущественная тень, везде отпечатались три великие формулы, цепи Кармы, бегство из колеса возрождения, Майя. Поэтому необходимо снова взглянуть на Идею или Истину за отрицанием космического существования и рассмотреть, хотя бы кратко, в чем ценность основных формулировок или предположений, на какой реальности они стоят, насколько далеко они императивны для разума или для опыта. Сейчас будет достаточно бросить взгляд на принципиальные идеи, которые группируются вокруг концепции великой космической Иллюзии, Майи, и выставить против них те, что находятся в нашей собственной линии мышления и видения; ибо обе линии проистекают из представления об Одной Реальности, но одна линия ведет ко вселенскому Иллюзионизму, а другая -- ко вселенскому Реализму -- нереальной или реально-нереальной вселенной, покоящейся на трансцендентной Реальности или реальной вселенной, покоящейся на Реальности, одновременно универсальной и трансцендентной или абсолютной.
Сама по себе антипатия витального существа, отвращение жизненного разума от жизни не может считаться веским или доказательным. Его сильнейшим мотивом является ощущение разочарования и крушения надежд, которые имеют не большее притязание на убедительность, чем противоположный мотив идеалиста неизменной надежды и его вера и желание реализации. Тем не менее, есть определенная законность в ментальной поддержке этого ощущения неудовлетворения, в том восприятии, которого достигает рассуждающий разум, что стои'т иллюзия за всеми человеческими усилиями и земными попытками, иллюзия его политических и социальных евангелий, иллюзия его этических усилий к совершенству, иллюзия филантропии и служения, иллюзия работ, иллюзия слова, мощи, успеха, иллюзия всех его достижений. Человеческие, социальные и политические попытки всегда вращаются по кругу и никуда не ведут; человеческая жизнь и природа остаются всегда теми же, всегда несовершенными, и ни законы, ни институты, ни воспитание, ни философия, ни мораль, ни религиозные учения не преуспели в производстве совершенного человека, тем более совершенного человечества -- как говорится, попробуйте распрямить хвост собаки, он все равно будет сворачиваться в колечко. Альтруизм, филантропия и служение, Христианская любовь или Буддистское сострадание не сделали этот мир ни на йоту счастливее, они только добавляют малюсенькие кусочки к сиюминутной вере здесь и там, брызгают капельки на огонь мирового страдания. Все цели становятся в конце концов преходящими и тщетными, все достижения -- неудовлетворительными или мимолетными; во всех работах так много трудных усилий, но баланс успехов и неудач не производит ничего определенного: всякие изменения, сделанные в человеческой жизни, касаются только формы, и эти формы сменяют друг друга в бесплодном цикле; ибо сущность жизни, ее общий характер остаются одними и теми же навсегда. Этот взгляд на вещи может быть преувеличенным, но он обладает неотрицаемой силой; он поддерживается человеческим опытом, накопленным за столетия, и он несет в себе то значение, которое в то или иное время приходит в разум с переполняющим воздухом само-очевидности. И не только так, а если верно, что фундаментальные законы и ценности земного существования фиксированы или что они должны всегда вращаться по замкнутому кругу -- и это надолго было очень широко распространенным представлением -- тогда этого взгляда на вещи в конечном итоге трудно избежать. Ибо несовершенство, неведение, неудовлетворение и страдание суть доминирующие факторы существующего миро-порядка, а элементы, противоположные им, знание, счастье, успех, совершенство постоянно оказываются обманчивыми или нерешающими: две противоположности так безнадежно запутаны, что если это состояние вещей не является движением к большему совершенству, если в этом заключается вечный характер миро-порядка, тогда трудно избежать заключения, что все здесь есть либо творение несознательной Энергии, что объяснило бы неспособность кажущегося сознания достичь чего-либо, либо этот мир есть намеренно мир испытания и неудач, и исход бытия не здесь, а где-то, либо все есть обширная и бесцельная космическая Иллюзия.
Среди этих альтернативных заключений второе, как оно обычно ставится перед нами, не дает почвы для философского рассуждения, поскольку мы не имеем удовлетворительного указания на связь между "здесь" и "где-то", которые противопоставлены друг другу, но не объяснены в неизбежности их связей, и нет света, брошенного на необходимость или фундаментальное значение испытания и неудачи. Это могло бы быть объяснимым -- кроме как мистическая воля произвольного Создателя -- если бы был выбор бессмертных духов испытать приключение Неведения и если бы была необходимость для них изучить природу мира неведения, чтобы затем отвергнуть ее. Но такой созидательный мотив, необходимо несущественный и совершенно преходящий в своей несущественности, с землей в качестве причинного поля опыта, сам по себе мог бы с трудом объяснить такое безмерное и длительное явление этой комплексной вселенной. Он может стать действенной частью удовлетворительного объяснения, если этот мир есть поле для выработки бо'льшего созидательного мотива, если он есть проявление божественной Истины или божественной Возможности, в которую при определенных условиях должно вмешиваться изначальное Неведение, вмешиваться как необходимый фактор, и если устройство этой вселенной содержит в себе принуждение Неведения двигаться к Знанию, принуждение несовершенной манифестации расти в совершенство, принуждение крушения как подготовительных шагов к окончательной победе, принуждение страдания для подготовки возникновения божественного Восторга Бытия. В этом случае ощущение неоправданной надежды, разочарования, иллюзии и суетности всех вещей было бы не справедливо; ибо аспекты, кажущиеся оправдывающими это ощущение, стали бы только естественными обстоятельствами трудной эволюции: все напряжения борьбы и усилия, удачи и неудачи, радости и страдания, смесь неведения и знания явились бы опытом, необходимым для роста души, разума, жизни и физической части в полный свет духовного совершенного существа. Оно бы раскрылось как процесс эволюционной манифестации; не было бы необходимости вводить в декрет произвольного Всемогущества или космической Иллюзии фантазию бессмысленной Майи.
Но также существует более высокий ментальный и духовный базис для философии миро-отрицания, и он более прочен: ибо можно заявить, что мир по самой своей природе есть иллюзия, и никакое рассуждение, выводимое из черт и обстоятельств Иллюзии не может оправдать ее или поднять ее до Реальности -- существует только одна Реальность, трансцендентная, супракосмическая; никакое божественное исполнение, даже если нашей жизни суждено вырасти в жизнь богов, не может свести на нет или аннулировать изначальную нереальность, являющуюся самим фундаментальным характером; ибо это исполнение явилось бы только светлой стороной Иллюзии. Или даже если мир не есть абсолютная иллюзия, то он есть реальность низшего порядка и должен прийти к своему концу при распознании душою того, что только Брахман истинен, что не существует ничего, кроме трансцендентного и имманентного Абсолюта. Если в этом заключается вся Истина, то всякая почва уходит из-под наших ног; божественная Манифестация, победа души в Материи, ее господство над существованием, божественная жизнь в Природе сама бы стала ложью или, по крайней мере, чем-то не всецело реальным, временно наложенным на единственную Реальность. Но здесь все зависит от представлений разума или переживания Реальности ментальным существом и зависит от того, насколько это представление законно или насколько это переживание императивно -- даже если это духовное переживание, то насколько оно абсолютно доказательно, единственно императивно.
Космическая Иллюзия иногда постигается -- хотя это не принятое положение -- как нечто, что имеет характер нереального субъективного переживания; тогда это есть -- или может быть -рисунок форм и движений, который возникает в некотором вечном сне вещей или в грезящем сознании и временно наложен на чистое и лишенное черт само-осознающее Существование; это греза, происходящая в Бесконечном. В философиях Майявадинов -- ибо существует несколько систем, сходных в своей основе, но не всецело и не в каждой точке совпадающих друг с другом -- этому придается аналогия грезы, но только аналогия, не являющаяся внутренне присущим характером мировой иллюзии. Позитивному физическому разуму трудно допустить идею о том, что мы сами, мир и жизнь, единственная вещь, о которой постоянно свидетельствует наше сознание, все это не существует, является обманом, наложенным на нас этим сознанием; выдвигаются определенные аналогии, особенно аналогии грезы и галлюцинации, для того, чтобы показать, что переживания сознания кажутся ему реальными и все же оказываются мнимыми в реальности какого-либо основания или надежного основания; как греза реальна для грезящего, пока он спит, но пробуждение показывает ее нереальность, так и наше переживание мира кажется нам реальным и позитивным, но когда мы становимся позади иллюзии, то находим, что она не имеет реальности. Но можно равным образом придать полное значение аналогии грезы и посмотреть, имеет ли наше ощущение мирового переживания каким-либо образом аналогичный базис. Ибо идея мира как грезы, будь то грезы субъективного разума или грезы души или грезы в Вечном, зачастую поддерживает и мощно усиливает иллюзионистскую тенденцию в человеческом чувстве и размышлении. Если она безосновательна, то мы определенно должны увидеть это, а также увидеть причины ее непригодности и убрать ее с нашего пути; если она имеет некоторое право на существование, то мы должны увидеть, в чем это право заключается и насколько далеко оно распространяется. Если мир есть иллюзия, но не иллюзия грезы, то это также должно обрести прочное основание.
Греза кажется нереальной, во-первых, из-за того, что она прекращается и не имеет дальнейшей силы, когда мы переходим от одного статуса сознания к другому, являющемуся нашим нормальным статусом. Но само по себе это не является достаточной причиной: ибо равным образом может быть, что существуют различные состояния сознания, каждое со своими собственными реальностями; если постепенно исчезает сознание одного состояния вещей и его содержимое теряется или, захваченное памятью, кажется иллюзорным, коль скоро мы переходим в другое состояние, то это будет совершенно нормальным, но это не доказывает реальности состояния, в котором мы сейчас пребываем, и не доказывает нереальности других состояний, которые мы оставили позади себя. Если жизненные условия начинают казаться нереальными для души, переходящей в иной мир или на другой план сознания, то это не доказывает их нереальность; аналогично, сам факт того, что мировое существование кажется нам нереальным, когда мы входим в духовное молчание или некоторую Нирвану, еще не доказывает того, что космос все время был иллюзией. Мир реален для сознания, пребывающего в нем, необусловленное существование реально для сознания, поглощенного в Нирване; это есть все, что установлено. Но вторая причина потери доверия к нашим сновидениям заключается в том, что греза есть нечто мимолетное без прошлого и продолжения; также обычно то, что она не имеет какой-либо достаточной согласованности или постижимого значения для нашего пробужденного существа. Если бы наши грезы плели аспект связности, подобно нашей пробуженной жизни, если бы каждая ночь вбирала и переносила дальше прошлый непрерывный и связный опыт переживаний во сне, подобно тому как каждый день вновь продолжает временно прерванное мировое переживание, то тогда грезы приобрели бы для нашего разума совсем иной характер. Поэтому нет аналогии между грезой и пробужденной жизнью; эти переживания совершенно различны в их характере, законности, порядке. Наша жизнь обвиняется в исчезновении и часто она также обвиняется, в целом, в отсутствии или недостатке внутренней согласованности и значимости; но это отсутствие полной значимости может вызываться нашей неспособностью или ограничением понимания: на самом деле, когда мы идем внутрь и начинаем видеть ее изнутри, то она обретает полную связную значимость; в то же время недостаток внутренней связности, ощущавшийся ранее, исчезает, и мы видим, что он был вызван несогласованностью нашего собственного внутреннего видения и знания и вовсе не характером жизни. Нет поверхностной несвязности в жизни, и более того, она является нашим разумам как прочная цепочка последствий, и если это ментальное заблуждение, как иногда утверждается, если последовательность создана нашими разумами и в действительности не существует в жизни, то это не устраняет разницы двух состояний сознания. Ибо в грезе связность, придаваемая наблюдающим внутренним сознанием, отсутствует, и какое бы ощущение последовательности не казалось бы в ней, это вызвано смутной и ложной имитацией связей жизни, последовательной мимикрией, но эта имитирующая последовательность затемнена и несовершенна, теряет силу и всегда разрушается и зачастую полностью отсутствует. Мы также видим, что сознание сна кажется полностью лишенным того контроля, каким пробужденное сознание обладает до определенных пределов над жизненными обстоятельствами; оно обладает Природным автоматизмом подсознательного построения и ничем из сознательной воли и организующей силы развитого разума человеческого существа. Опять же, сон исчезает радикально, и нет связи одного сна с другим; но исчезновение пробужденной жизни детально -- нет признаков исчезновения в связной тотальности мирового переживания. Наши тела обращаются в прах, но души переходят от рождения к рождению сквозь века: звезды и планеты могут исчезнуть при смене эр или многих световых циклов, но вселенная, космическое существование, может быть также вечна, как несомненно, вечна ее непрерывная деятельность; ничто не доказывает того, что Бесконечная Энергия, творящая вселенную, имеет конец или начало, либо сама по себе, либо ее действие. Так что несопоставимость жизни во сне с пробужденной жизнью слишком велика, чтобы можно было проводить аналогию.
Но можно усомниться, действительно ли наши сновидения полностью нереальны и не несут никакого смысла и не являются ли они фигурой, образной записью или символической транскрипцией или представлением вещей реальных. Следовательно, нам нужно исследовать, хотя бы кратко, природу сна и явлений сновидения, процесс их возникновения и их источник. Во сне происходит то, что наше сознание отходит от поля пробужденного опыта; предполагается, что оно покоится, временно отстраняется или находится во временном бездействии, но этот взгляд поверхностен. Временно бездействуют пробужденные активности, покоится поверхностный разум и обычное сознательное действие нашей телесной части; но внутреннее сознание не отстраняется, оно вступает в новую внутреннюю деятельность, из которой мы помним только часть, ту часть, которая происходит и записывается в той нашей части, что ближе всего находится к поверхности. Во сне поддерживается ближе расположенный к поверхности темный подсознательный элемент, являющийся вместилищем или переправой наших переживаний во сне, а также самим строителем сновидений; но за этим стоит глубина и масса сублиминального, тотальность нашего сокрытого внутреннего существа и сознания совершенно другого порядка. Обычно именно подсознательная наша часть, промежуточная между сознанием и чистым несознанием, посылает через этот поверхностный слой свои образования в форме снов, построений, отмеченных кажущейся непоследовательностью и несвязностью. Многие из них являются мимолетными структурами, воздвигнутыми над обстоятельствами нашей теперешней жизни, отобранными, как кажется, случайно и окруженными фантазией вариаций; другие показывают прошлое, либо довольно выборочные обстоятельства и личности прошлого в качестве начальной точки для аналогичных беглых сооружений. Существуют и другие сны подсознательного, кажущиеся чистой фантазией без какого-либо такого начала или базиса; но новые методы психоанализа, пытающегося взглянуть поначалу в наши сны с некоторого рода научным пониманием, установили в них некоторую систему значений, ключ к вещам в нас, которые должны быть познаны и с которыми должно обращаться пробужденное сознание; это само по себе меняет целостный характер и значение каждого переживания сна. Это начинает выглядеть так, как если было бы нечто реальное позади него и как если бы также нечто было бы элементом, не имеющим практического значения.
Но подсознательное -- не единственный строитель снов. Наше подсознательное является крайней границей нашего тайного внутреннего существования, где оно встречается с Бессознательным, борется для того, чтобы стать полу-сознательным; также и поверхностное физическое сознание, когда оно погружается с пробужденного уровня и регрессирует к Бессознательному, отходит в это промежуточное подсознательное. Или, с другой точки зрения, эта более низшая наша часть может быть описана как прихожая Бессознательного, через которую его образования всплывают до уровня пробужденного или сублиминального существа. Когда мы спим, и наша поверхностная физическая часть, являющаяся в своей первооснове здесь продуктом Бессознательного, снова впадает в первозданное несознание, то тем самым она вступает в этот подсознательный элемент, прихожую или субстратум [нижний слой], и там она находит слепки прошлых или теперешних привычек разума и переживаний -- ибо все оставило свою отметку на нашей подсознательной части и имеет там силу возвращения. В своем воздействии на наше пробужденное "я" эта возвращаемость часто принимает форму повторного утверждения старых привычек, импульсов, скрыто дремлющих или подавленных, отвергнутых элементов природы, или она приходит как некоторый другой, не так легко распознаваемый, некоторый особо замаскированный или тонкий результат этих подавленных или отвергнутых, но не стертых импульсов или элементов. В сознании сна [dream-consciousness] это явление возникает как причудливое построение, смесь фигур и движений, воздвигнутых на или вокруг спрятанных впечатлений с тем смыслом в них, который убегает от разбуженного интеллекта, поскольку тот не имеет ключа к подсознательной системе значимостей. Спустя некоторое время эта подсознательная деятельность кажется погруженной назад в полное несознание, и мы говорим об этом состоянии как о глубоком сне без сновидений; затем мы снова всплываем в мелководье сновидений или возвращаемся на пробужденную поверхность.
Но на самом деле, в том, что мы называем сном без сновидений, мы вступаем в более глубокие и плотные слои подсознательного, в состояние, слишком вовлеченное, слишком погруженное или слишком тусклое, темное и тяжелое, чтобы довести до поверхности его структуры, и мы грезим там, но неспособны захватить или вернуть в регистрирующий слой подсознательного эти более темные сны-образы. Либо же, может быть, та часть нашего разума, которая остается все еще активной во сне тела, вступает во внутренние области нашего существа, сублиминальную ментальную, сублиминальную витальную, тонкую физическую, и там становится потерянной для всех активных связей с нашими поверхностными частями. Если мы все же находимся в этих областях не так глубоко, то бодрствующая часть поверхностного подсознательного записывает нечто из того, что мы переживаем в этих глубинах; но она записывает это в своей собственной транскрипции, зачастую состыкованным характерной несвязностью и всегда, даже когда это наиболее связно, деформированным или брошенным в образы, списанные из мира пробужденного опыта. Но если мы уходим глубже, то запись пропадает или не может быть записана, и у нас возникает иллюзия сна без сновидений; но деятельность внутреннего сонного сознания продолжается за вуалью теперь безмолвной и неактивной поверхности. Эта продолжающаяся сонная деятельность обнаруживается нами, когда мы становимся внутренне более сознательными, ибо тогда мы вступаем в контакт с более тяжелым и глубоким слоем и можем осознавать -- временами или путем возвращения или восстановления в памяти -- то, что случилось, когда мы погружались в эти оцепеневшие глубины. Также можно стать сознательным глубже внутри наших собственных "я", и тогда мы осознаем опыт других планов нашего бытия или даже супрафизических миров, право входа в которые дает нам сон. Запись таких переживаний достигает нас; но записывает здесь не подсознательное, а сублиминальное, еще больший строитель снов. Если таким путем сублиминальное выходит на передний план в сознании сна, тогда временами начинает действовать наш сублиминальный интеллект -- сон становится чредой мыслей, зачастую странно или ярко изображенных, решаются те проблемы, которые не может решить наше пробуженное сознание; предупреждения, предчувствия, указания на будущее, вещие сны заменяют обычную подсознательную несвязность. Может также появиться структура символов-образов, некоторые из которых носят ментальный характер, а некоторые имеют витальную природу: предыдущие точны в своих образах, ясны в своей значимости; последние чаще комплексны и сложны для нашего пробуженного сознания, но если мы можем ухватить нить, то они раскроют свой собственный смысл и особую систему связности. Наконец, могут прийти к нам записи происшедшего, видимого или пережитого нами на других планах нашего собственного бытия или вселенского бытия, в которое мы входим: иногда они подобны символическим снам, имеют близкое отношение к нашей собственной внутренней или внешней жизни или жизни других, обнаруживают элементы нашего или их ментального существа и жизненного существа или раскрывают влияния на них, влияния, о которых полностью не ведает наше пробуженное я; но иногда они не имеют никакого такого отношения и являются чисто записями других организованных систем сознания, не зависящих от нашего физического существования. Подсознательные сны составляют основную часть нашего самого обычного опыта сна, и именно эти сны мы обычно помним; но иногда сублиминальный строитель может настолько впечатлить наше спящее сознание, что его деятельность запечатлевается в нашей пробуженной памяти. Если мы развиваем наше внутреннее существо, живем более внутренне, чем делает это большинство людей, тогда баланс меняется, и более широкое сознание сна открывается перед нами; наши сны могут нести сублиминальный и более не подсознательный характер и могут предполагать реальность и значение.
Можно даже стать полностью сознательным во сне и проследить от начала до конца или большими кусками за ступенями нашего опыта сна; тогда мы находим, что через цепочку состояний сознания мы переходим к краткому периоду светлого и мирного покоя без сновидений, в котором по-настоящему восстанавливается энергия пробужденной природы, и затем тем же путем мы возвращаемся к разбуженному сознанию. При этом обычно, переходя от одного состояния к другому, мы позволяем предыдущим переживаниям улетучиваться от нас; при возвращении помнятся только наиболее яркие или ближайшие к пробужденной поверхности: но это может быть исправлено -- можно удержать гораздо больше или может быть развита мощь отхода назад в память от сновидения к сновидению, от состояния к состоянию, пока целое еще раз не предстанет перед нами. Возможно связное познание жизне-сна, хотя этого трудно достичь или удержать установленным.
Наше сублиминальное "я" не является, подобно поверхностному физическому существу, продуктом энергии Бессознательного; это место встречи сознания, поднимающегося в ходе эволюции, и сознания, спустившегося свыше при инволюции. В нем существует внутренний разум, внутреннее витальное существо, внутреннее или тонкое физическое существо, превышающее наше внешнее существо и природу. Это внутреннее существование является замаскированным источником почти всего в нашем поверхностном "я", всего того, что не является построением первой несознательной Мировой Энергии или естественно развитым функционированием нашего поверхностного сознания или его реакцией на воздействие снаружи, со стороны вселенской Природы -- и даже в этом построении, в этом функционировании, в этих реакциях сублиминальное принимает участие и оказывает на них значительное влияние. Здесь существует сознание, имеющее мощь прямого контакта со вселенским, в отличии от по большей части непрямых контактов, которые наше поверхностное существо поддерживает со вселенной через чувство-разум и чувства. Здесь есть внутренние чувства, сублиминальное видение, прикосновение, слышание; но эти тонкие чувства являются скорее каналами прямого осознания вещей внутренним существом, чем информантами: в своем познании сублиминальное не зависит от чувств, они только придают форму прямому переживанию объектов; они не настолько, как в пробужденном разуме, передают формы объектов для документации разума и не предстают в качестве начальной точки или базиса непрямого конструируемого переживания. Сублиминальное имеет право вхождения в ментальный и витальный и тонко-физический планы вселенского сознания, оно не ограничено материальным планом и физическим миром; оно обладает средствами связи с мирами бытия, которые были установлены при инволюционном спуске, и со всеми соответствующими планами или мирами, которые могли возникнуть или быть построенными с целью возвратного подъема от Несознания к Сверхсознанию. Именно в это обширное царство внутреннего существования удаляются наш разум и витальное существо, когда они отходят от поверхностной деятельности, будь то во сне или внутреннем сновидении [inward-dream] или во внутреннем погружении в транс.
Наше пробужденное состояние не знает о своей связи с сублиминальным существом, хотя получает -- но без какого-либо знания о месте происхождения -- вдохновения, интуитивные внушения, идеи, предложения воли [will-suggestions], предложения чувств, побуждения к действию, которые поднимаются снизу или из-за нашего ограниченного поверхностного существования. Сон, подобно трансу, открывает ворота сублиминальному к нам; ибо во сне, как и в трансе, мы отходим за оболочку ограниченной пробужденной персональности, и именно за этой оболочкой сублиминальное имеет свое существование. Но мы воспринимаем записи нашего переживания сна [sleep experience] через сновидения [dreams] и в образах сновидений, а не при том условии, которое могло бы быть названо внутренним пробуждением и которое является наиболее доступной формой состояния транса, и не посредством сверхъестественной ясности видения и других более озаренных и реально конкретных способов связи, развитых внутренним сублиминальным постижением, когда оно входит в привычку или случайно устанавливает сознательную связь с нашим пробужденным я. Сублиминальное, с подсознательным в качестве пристройки к себе -- ибо подсознательное также составляет часть сущности-за-оболочкой [behind-the-veil-entity] -- является провидцем внутренних вещей и супрафизических переживаний; поверхностное сознание только переписывает. Именно по этой причине Упанишады описывают сублиминальное как Грезящее "я" [Dream Self], поскольку обычно именно в грезах, видениях, состояниях, поглощенных внутренним переживанием, мы вступаем в сублиминальное, и эти состояния являются частью его переживаний -- точно также, как Упанишады описывают сверхсознательное как Спящее "я" [Sleep Self], поскольку обычно все ментальные или сенсорные переживания прекращаются, когда мы вступаем в это сверхсознание. Ибо в более глубоком трансе, в который прикосновение сверхсознательного погружает нашу ментальность, никакая его запись или передача его содержимого не может обычно достигать нас; и только при исключительном или необычном развитии, в сверхсознательных условиях или при прорыве через трещины в нашей ограниченной нормальности, можем мы осознавать на поверхности контакты или сообщения Сверхсознания. Но, несмотря на эти образные имена состояния-грезы и состояния-сна, поле обоих этих состояний сознания ясно считалось полем реальности ничуть не меньшей, чем пробужденного состояния, в котором наши движения воспринимающего сознания являются записью или передачей физических вещей и наших контактов с физической вселенной. Без сомнения, все три состояния могут классифицироваться как часть иллюзии, наши переживания их могут рассматриваться вместе как построения иллюзорного сознания, и наше пробужденное состояние не менее иллюзорно, чем наше состояние-грезы или состояние-сна, поскольку единственная настоящая истина или настоящая реальность есть непередаваемое "я" или Одно-Существование (Атман, Адвайта), являющееся четвертым состоянием "я", описанным Ведантой. Но равным образом можно рассматривать и классифицировать их вместе как три состояния сознания, в которых воплощается наш контакт с тремя различными ступенями само-переживания и миро-переживания.
Если это верная оценка переживания грезы, то грезы не могут больше классифицироваться как просто нереальные образы нереальных вещей, временно наложенных на наше полу-сознание в качестве реальности; поэтому эта аналогия неуместна, даже как иллюстративная поддержка теории космической Иллюзии. Однако, можно сказать, что наши грезы сами по себе являются не реальностями, а только передачей реальности, системой символов-образов, и наше пробужденное переживание вселенной, аналогично, есть не реальность, а только передача реальности, серия или собрание символов-образов. Совершенно верно, что первично мы видим физическую вселенную только через систему образов, запечатленных или наложенных на наши чувства, и лишь настолько это утверждение оправдано; также можно допустить, что в определенном смысле и с одной точки зрения наши переживания и действия могут рассматриваться как символы истины, которые наши жизни пытаются выразить, но в настоящее время только с частичным успехом и несовершенной связностью. Если бы это было все, то жизнь могла бы описываться как сновидение-переживание "я" и вещей в сознании Бесконечного. И хотя наша первичная видимость [primary evidence] объектов вселенной заключается в структуре чувственных образов, но эти образы дополняются, проверяются, приводятся в порядок автоматической интуицией в сознании, которое немедленно связывает образ с прообразом и приобретает осязаемое переживание объекта, так что мы не просто рассматриваем или читаем перевод или чувственную передачу реальности, а смотрим на эту реальность сквозь чувственный образ. Эта адекватность также усиливается действием рассудка, который вникает и познает закон прочувственных вещей и может внимательно пересмотреть чувственную передачу и скорректировать ее ошибки. Поэтому мы можем заключить, что переживаем реальную вселенную через нашу образную чувственную передачу при помощи интуиции и рассудка -- интуиции, дающей нам прикосновение вещей, и рассудка, исследующего их истину при помощи умозрительного познания. Но мы должны также заметить, что даже если наше образное видение вселенной, наша чувственная передача является системой символьных образов и не точным воспроизводством или транскрипцией, буквальным переводом, то все же этот символ служит обозначением нечто, что есть, служит передачей реальностей. Даже если наши образы неточны или даже неверны, все же то, что они пытаются отобразить, есть реальности, не иллюзии; когда мы видим дерево или камень или животное, это не не-существующая фигура, не галлюцинация; мы не можем быть уверены в том, что образ точен, можно допустить, что другие чувства очень даже могут видеть по-другому, но все же существует нечто, что оправдывает образ, нечто, с чем он имеет большее или меньшее соответствие. Но в теории Иллюзии единственной реальностью является неопределимое, лишенное черт чистое Существование, Брахман, и нет никакой возможности для того, чтобы его бытие транслировалось или даже неверно транслировалось в систему символьных фигур, ибо это могло бы быть только в том случае, если Существование имело бы некоторое определенное содержимое или некоторые непроявленные истины своего бытия, которые могли бы быть переписаны в формы или имена, даваемые им нашим сознанием: чистое Неопределимое не может быть передано с помощью переписывания, с помощью множества представительных свойств, короны символов или образов; ибо в нем существует только чистое Тождество, нечего переписывать, нечего символизировать, нечего отображать. Поэтому аналогия сна становится всецело непригодной, и лучше к ней не прибегать; она всегда может быть использована как яркая метафора для определенного положения, которое может занимать разум по отношению к свои переживаниям, но она не имеет ценности для метафизического исследования реальности и фундаментальных значимостей или происхождения существования.
Если мы возьмем аналогию галлюцинации, то вряд ли найдем ее более полезной для истинного понимания теории космической Иллюзии, более полезной, чем аналогия грезы. Галлюцинации бывают двух видов, ментальные или воображаемые и визуальные и в некотором смысле сенсорные. Когда мы видим образ вещей там, где этих вещей нет, то это есть ошибочное построение наших чувств, визуальная галлюцинация; когда мы принимаем за объективный факт вещь, являющуюся субъективной структурой разума, сконструированной ментальной ошибкой или объективизированным воображением или помещенным не на свое место ментальным образом, то это есть ментальная галлюцинация. Примером первой предстает мираж, классическим примером второй является веревка, принимаемая за змею. Мимоходом можно отметить, что существует множество вещей, называемых галлюцинациями, которые на самом деле являются не ими, а символьными образами, посланными из сублиминального, или переживаниями, в которых сублиминальное сознание или чувство выходит на поверхность и приводит нас в контакт с супрафизическими реальностями; так, космическое сознание, являющееся нашим входом в ощущение обширной реальности при прорыве наших ментальных ограничений, классифицировалось, если даже допускалось, как галлюцинация. Но взяв только общепринятые галлюцинации, ментальные или визуальные, мы видим, что на первый взгляд они кажутся настоящим примером того, что в философии называется наложением [imposition]; это замещение реальности нереальной фигурой вещей, мираж в воздухе голой пустыни, замещение настоящей и реальной веревки образом не-присутствующей змеи. Тогда мы можем согласиться, что мир есть такая галлюцинация, наложение не-существующей нереальной фигуры вещей на голую вечно-существующую реальность Брахмана. Но затем мы замечаем, что в каждом случае галлюцинация, ложный образ не является чем-то совершенно несуществующим; это образ нечто существующего и реального, но не присутствующего в том месте, на которое он был наложен в результате ошибки разума или чувства. Мираж есть образ города, оазиса, текущей воды или других отсутствующих вещей, и если бы эти вещи не существовали, то ложный образ их, будь то поднятый разумом или отображенный в воздухе пустыни, не мог бы быть там, сбивая с толку разум ложным ощущением реальности. Змея существует, и ее существование и ее формы известны жертве галлюцинации: если бы это было не так, то заблуждение не могло бы быть создано; ибо источником ошибки является именно это сходство с формой ранее где-то виденной реальности. Поэтому эта аналогия бесполезна; она была бы справедливой, только если бы наш образ вселенной был фальшивым отражением истинной вселенной, которая не здесь, а где-то, либо же если бы она была ложно изображенным проявлением Реальности, замещающим в разуме истинную манифестацию или покрывающим ее искажающей похожестью. Но здесь [в этой аналогии] мир есть не-существующая форма вещей, иллюзорное построение, наложенное на пустую Реальность, на единственное Существующее, навсегда пустое [не содержащее вещей] и бесформенное: аналогия была бы верной только в том случае, если бы наше видение конструировало в голом воздухе пустыни фигуру вещей, нигде не существующих, либо же если бы оно накладывало на пустой фон как веревку, так и змею и другие фигуры, равным образом нигде не существующие.
Ясно, что в этой аналогии два совершенно различных вида иллюзии, не поясняющих друг друга, смешаны вместе, как если бы они были идентичны по своей природе. Все ментальные или чувственные галлюцинации являются на самом деле искажениями или неверными размещениями или невозможными комбинациями или ложными развитиями вещей, самих по себе существующих или возможных или некоторым образом находящихся внутри провинции реального или близкие к ней. Все ментальные ошибки и иллюзии являются результатом неведения, которое неверно комбинирует данные или ложно следует предыдущему или настоящему или возможному содержимому знания. Но космическая Иллюзия не имеет базиса действительности [actuality], это первичная и все-зачинающая иллюзия; она накладывает на Реальность имена, фигуры, события, являющиеся чистыми изобретениями, накладывает на Реальность, в которой никогда не было и никогда не будет каких-либо событий, имен и фигур. Аналогия ментальной галлюцинации будет приемлемой только в том случае, если мы допустим Брахмана без имен, форм или связей и мир имен, форм, связей как равные реальности, наложенные друг на друга, допустим веревку на месте змеи или змею на месте веревки -- приписывание, может быть, деятельности Сагуны к тишине Ниргуны. Но если оба реальны, то оба должны быть либо отдельными аспектами Реальности, либо аспектами одного ранга, положительным и отрицательным полюсами одного Существования. Любая ошибка или путаница Разума между ними будет не созидательной космической Иллюзией, а только неправильным восприятием реальностей, неправильной связью, созданной Неведением.
Если мы внимательно рассмотрим другие иллюстрации или аналогии, предлагаемые нам для лучшего понимания операций майи, то обнаружим их неприменимость, лишающую их силы и ценности. Известный пример перламутра и серебра, подобно аналогии веревки и змеи, также оборачивается ошибкой, вследствие похожести, между присутствующим реальным и другим отсутствующим реальным; он не непригоден при описании наложения множественной и изменчивой нереальности на единственное и уникальное неизменное Реальное. В примере оптической иллюзии удвоения или умножения единственного объекта, как когда мы видим две луны вместо одной, существует две или более идентичные формы одного объекта, одна -- реальная, а другая или остальные -- иллюзорные: это не иллюстрирует соседствующего взаимоналожения мира и Брахмана; ибо в операциях Майи присутствует более сложное явление -- в действительности существует иллюзорное размножение Идентичного, наложенное на одно и навсегда неизменное Тождество, Один, появляющийся как многие, но на которого наложено безмерно организованное разнообразие в природе, разнообразие форм и движений, которому нечего делать с первозданным Реальным. Грезы, видения, воображения артиста или поэта могут представлять такое организованное разнообразие, которое не реально; но это имитация, мимикрия реального и уже существующего организованного разнообразия, или оно начинается с этого подражания, и некоторый элемент мимикрии наблюдается даже в наиболее богатой вариации или самом безумном изобретении. Здесь нет такой вещи как операция, приписываемая Майе, в которой не существует такого подражания, а есть только чистое и радикально первозданное творение нереальных форм и движений, которые не существуют где-либо и которые также не имитируют и не отражают и не развивают что-либо, открываемое в Реальности. В операциях Разума-иллюзии нет ничего, что бросало бы свет на эту мистерию; она -- без соответствия, sui generis, как и полагается быть космической Иллюзии этого рода. То, что мы видим во вселенной, это то, что разнообразие идентичного везде является фундаментальной операцией космической Природы; но здесь оно представляет себя не как иллюзия, а как разнообразное реальное образование из одной первичной субстанции. Реальность Тождества, проявляющаяся в реальности неисчислимых форм и мощностей бытия, есть то, с чем мы сталкиваемся везде. Без сомнения, в этом процессе присутствует мистерия, даже магия, но ничто не указывает на то, что это магия нереального и что это не работа Сознания и Силы бытия всемогущего Реального, само-творение, управляемое вечным само-знанием.
Здесь сразу же возникает вопрос о природе Разума, прародителе этих иллюзий, и его связи с первозданным Существованием. Является ли разум дитем и инструментом первичной Иллюзии или он сам по себе есть первичная неправильно созидающая Сила и Сознание? или является ли ментальное неведение неверным представлением [misprision] истин Существования, отклонением от первозданной Истины-Сознания, являющейся настоящим строителем мира? В любом случае наш собственный разум не есть первозданная и первично созидающая мощь Сознания; он является, каким и должны быть все разумы того же характера, выводным, инструментальным демиургом, промежуточным творцом. Поэтому, вероятно, аналогии с ошибками разума, являющимися продуктом промежуточного Неведения, не могут верно иллюстрировать природу или действие первозданной созидательной Иллюзии, все-изобретающей и все-конструирующей Майи. Наш разум находится между сверхсознанием и несознанием и получает с них противоположные мощности: он располагается между оккультным сублиминальным существованием и внешним космическим явлением; он воспринимает вдохновение, интуицию, воображение, импульсы к знанию и действию, фигуры субъективных реальностей и возможностей из неизвестного внутреннего источника, он получает фигуры реализованных действительностей и их предположения относительно дальнейшего возможного следствия из наблюдаемого космического явления. То, что он воспринимает, является истинами сущностными, возможными и реализованными; он стартует с реализованных действительностей физической вселенной и из них вносит в свое субъективное действие нереализованные возможности, которые они содержат или предполагают или которых он может достичь, отправляясь от них как от начальной точки; он отбирает некоторые из этих возможностей для субъективного действия и играет с воображаемыми или внутренне сконструированными формами их; он выбирает другие для объективизации и пытается реализовать их. Но он получает вдохновение также свыше и изнутри, из невидимых источников и не только из коллизий видимых космических явлений; он видит истины другие, чем предлагаемые действительной физичностью вокруг него, и здесь также он субъективно играет с переданными или сконструированными формами этих истин или выбирает для объективизации, пытается реализовать.
Наш разум -- это наблюдатель и пользователь действительностей, предсказатель [diviner] или приемник истин еще неизвестных или актуализированных, он тот, кто имеет дело с возможностями, находящимися между истиной и действительностью [actuality]. Но он не обладает всеведением бесконечного Сознания; он ограничен в знании и должен пополнять свое ограниченное знание при помощи воображения и открытия. Он не проявляет известное, подобно бесконечному Сознанию, он должен открывать неизвестное; он охватывает возможности Бесконечного, но не как результаты или вариации форм скрытой Истины, а как построения или создания, плод своего собственного безграничного воображения. Он не обладает всемогуществом бесконечной сознательной Энергии; он может только реализовать или осуществить то, что космическая Энергия примет от него, или то, для чего он имеет силу, чтобы сделать наложение или ввести в сумму вещей, поскольку тайная Божественность, сверхсознательная или сублиминальная, исполняющая его, предполагает воплотить то, что должно быть выражено в Природе. Его ограничение в Знании учреждается неполнотой, но также и открытостью к ошибке, Неведению. При обращении с действительностями он может неправильно наблюдать, неверно использовать, не так творить; при обращении с возможностями он может неправильно составлять, неверно комбинировать, неправильно применять, размещать не так; при обращениях с истинами, открывшимися ему, разум может деформировать, неправильно толковать, дизгармонизировать. Он может также производить отсебятину, не имеющую отношения к вещам действительного существования, не имеющую потенциальности реализации, не имеющую поддержки от истины за ней; но все же эта отсебятина стартует с незаконного расширения действительности, схватывает недопускаемые возможности или обращает истины в такие приложения, которые на самом деле неприложимы. Разум творит, но он не является первоначальным творцом, не всеведущ или всемогущ, не всегда даже действенный демиург. Майя, Мощь Иллюзии, напротив, должна быть первородным творцом, ибо она создает из субстанции Реальности, но тогда те вещи, которые она создает, должны некоторым образом быть реальными; она имеет совершенное знание о том, что хочет создать, обладает совершенной мощью творить по выбору, она всеведуща и всемогуща, хотя только над своими иллюзиями, гармонизируя их и связывая их вместе с магической уверенностью и державной энергией, она абсолютна действенна в наложении своих собственных образований или вымыслов, проходящих как истины, возможности, действительности, на созидательный интеллект.
Наш разум работает лучше всего и с наибольшей уверенностью, когда ему придана надлежащая субстанция для работы или, по крайней мере, для использования ее в качестве базиса для его операций, или когда он может обращаться с космической силой, о которой он обрел знание -- его шаги более надежны, когда он имеет дело с действительностями [actualities]; это правило обращения с объективизированными или открытыми действительностями и опора на них при творении составляют причину громадного успеха Науки. Но здесь, очевидно, нет порождения иллюзии, нет создания не-существования in vacuo и обращения его в кажущиеся действительности, то есть нет такого акта, который приписывается космической Иллюзии. Ибо разум может делать из субстанции только то, что возможно для этой субстанции, он может делать с силой Природы только то, что находится в соответствии с ее реализованными энергиями; он может только изобретать или открывать то, что уже содержится в истине и потенциальности Природы. С другой стороны, он получает вдохновения для творения изнутри себя, либо свыше: но эти вдохновения могут обрести форму, только если они являются истинами или потенциальностями, а не по собственному праву разума на изобретение; ибо если разум воздвигает то, что ни истинно, ни потенциально, то это не может быть создано, не может стать действенным в Природе. Майя, напротив, если творит на базисе Реальности, то все же воздвигает суперструктуру, которая ничего не должна делать с Реальностью, не является ни истинным или потенциальным в ней; если она творит из субстанции Реальности, то вырабатывает из нее вещи, невозможные для нее и не находящиеся в соответствии с ней -- ибо она творит формы, а Реальность, как предполагается, есть Бесформенное, не способное на форму, Майя творит определенности, а Реальность, как предполагается, абсолютно неопределима.
Но наш разум обладает способностью воображения; он может порождать собственные ментальные структуры и принимать их за истинные и реальные: здесь, можно было бы подумать, есть нечто аналогичное действию Майи. Наше ментальное воображение является инструментом Неведения; оно -- надежда или инструмент или прибежище ограниченной способности знания, ограниченная способность результативного действия. Разум восполняет эти недостатки мощью воображения: он использует его для того, чтобы извлечь из вещей очевидных и видимых те вещи, которые не очевидны и не видимы; он пытается создать свои собственные фигуры возможного и невозможного; он воздвигает иллюзорные действительности или рисует фигуры предполагаемой или сконструированной истины вещей, которые не верны для внешнего опыта. В этом, по крайней мере, состоит видимость его оперирования; но, в действительности, именно в этом заключается способ разума или один из его путей призывания из Бытия его бесконечных возможностей, даже открытия или захвата неизвестных возможностей Бесконечного. Но, поскольку он не может делать это со знанием, то делает экспериментальные конструкции истины и возможности и еще нереализованной действительности: поскольку его мощь восприятия внутренней Истины ограничена, то он воображает, строит гипотезы, сомневается в том, может ли это или то быть истиной; поскольку его сила призывать реальные потенциальности узка и ограничена, то он выдвигает возможности, которые пытается задействовать или желает, чтобы они смогли быть задействованными; поскольку его мощь осуществлять связана и ограничена противостояниями материального мира, то он рисует субъективные осуществления, чтобы удовлетворить своему желанию творчества и восторгу само-представления. Но следует заметить, что через воображение он на самом деле воспринимает фигуру истины, в действительности призывает возможности, которые впоследствии реализуются, на самом деле часто посредством воображения усиливает действенное давление на мировые действительности. Воображения, долго лелеямые человеческим разумом, подобно путешествию по воздуху, часто находят свое само-исполнение; индивидуальные мысле-образования могут осуществиться, если есть достаточная сила в образовании или разуме, сформировавшем его. Воображения могут создавать свои собственные потенциальности, особенно если они поддерживаются коллективным разумом, и могут на длительное время притянуть к себе санкцию космической Воли. В действительности все воображения представляют возможности: некоторые могут когда-то реализоваться в некоторой форме, в совершенно другой форме действительности; но большая часть приговорена к бесплодию, поскольку не вписывается в рисунок или схему теперешнего творения, не входит в допустимую возможность индивида или не соответствует коллективному или родовому [generic] принципу или чужда природе или судьбе содержащего миро-существования.
Таким образом, воображения разума не являются чисто и радикально иллюзорными: они вырабатываются на базисе его переживания действительности или, по крайней мере, отправляются от этого переживания, являются вариациями действительности, либо они рисуют "может быть" и "могло бы быть" Бесконечного, что могло бы быть, если были бы проявлены другие истины, если существующие потенциальности были бы иначе выстроены или стали бы потенциальностями другие возможности, чем те, что уже допущены. Более того, через эти способности сообщаются с нашим ментальным существом формы и мощности других областей, не только мощности физической действительности. Даже когда воображения экстравагантны или принимают форму галлюцинаций или иллюзий, то они действую на базе действительного или возможного. Разум создает образ русалки, но эта фантазия составлена из двух действительностей, сложенных вместе тем путем, который находится вне обычной потенциальности земли; ангелы, грифоны, химеры сконструированы по тому же самому принципу: иногда воображение является памятью о бывших действительностях, как в мистической фигуре дракона, иногда это фигура происходящего, того, что реально или могло быть реальным на других планах или при других условиях существования. Даже иллюзии маньяка основываются на неверной подгонке действительностей, как когда сумасшедший связывает в одно целое себя, царствование и Англию и сидит в воображении на троне Плантагенетов [Plantagenets] и Тюдоров. Опять же, когда мы ищем происхождение ошибки, то находим, что она обычно заключается в неверной комбинации, неверном положении, неверно использовании, неправильном понимании или неправильном приложении опыта и знания. Само воображение по своей природе является подменой более истинной способности сознания на прозрение возможности: по мере того, как разум поднимается к Истине-Сознанию, эта ментальная мощь становится истиной-воображением, которая приносит цвет и свет высшей истины в ограниченную соразмерность или несоразмерность знания, уже достигнутого и сформированного и, наконец, при трансформировании светом свыше она [ментальная мощь] уступает место высшей истине мощности или сама обращается в интуицию и вдохновение; в этом подъеме Разум перестает быть творцом ошибок и создателем заблуждений. Следовательно, Разум не является суверенным творцом вещей не-существующих или возведенных в пустыне: это неведение, пытающееся узнать; все его иллюзии стартуют с базиса некоторого вида ограниченного знания или полу-неведения и являются их результатом. Разум является инструментом космического Неведения, но он не кажется мощью или инструментом космической Иллюзии и не действует подобно им. Он является искателем и открывателем или творцом или мог-бы-быть творцом истин, возможностей и действительностей, и было бы рационально предположить, что первозданное Сознание и Мощь, из которого разум должен был произойти, также является творцом истин, возможностей и действительностей, не ограниченным подобно разуму, а космическим в своем охвате, не открытым ошибке, поскольку он свободен от всякого неведения, является суверенным инструментом или само-мощью верховного Всеведения и Всемогущества, вечной Мудростью и Знанием.
Тогда перед нами возникают две возможности. Мы можем предположить, что существует первозданное сознание и мощь, творящая иллюзии и нереальности вместе с разумом в качестве своего инструмента или среды в человеческом и животном сознании, так что дифференцированная вселенная, которую мы видим, нереальна, является фикцией Майи, и реален только некоторый неопределяемый и недифференцируемый Абсолют. Или можно равным образом предположить существование первичной, верховной или космической Истины-Сознания, сотворившей эту вселенную, но с разумом, действующим в этой вселенной в качестве несовершенного сознания, невежественного, частично знающего, частично не знающего -- сознания, которое самим своим неведением или ограничением знания способно на ошибку, неверное представление, ошибочное или неверно направленное развитие из известного, неопределенный поиск наощупь к неизвестному, на частичное творение и построение, постоянное промежуточное положение между истиной и ошибкой, знанием и незнанием. Но на самом деле это неведение действует, как бы ни сбивчиво, на знании и к знанию; оно внутренне способно сбросить ограничение, смешение, и благодаря этому освобождению может обратиться в Истину-Сознание, мощь первозданного Знания. До сих пор мы вели наше исследование скорее во втором направлении; оно приводит к заключению, что природа нашего сознания имеет не тот характер, который оправдал бы гипотезу Космической Иллюзии в качестве решения проблемы. Проблема существует, но она заключается в смеси Знания с Неведением в нашем постижении "я" и вещей, и мы должны открыть происхождение этого несовершенства. Нет нужды привнесения в первозданную мощь Иллюзии или же вмешательства и наложения мира не-существующих форм на Сознание или Сверхсознание, навсегда чистое, вечное и абсолютное.
|
|
|
|
|
|