|
|
|
|
|
|
Вы почти все слышали слово майя. Обычно оно толкуется, неверно толкуется, как иллюзия, как заблуждение или что-то в этом же роде. Но теория майи является одной из опор веданты, поэтому чрезвычайно важно правильно понимать его смысл. Я прошу вас быть терпеливыми, поскольку это не очень просто понять. Первое, наиболее древнее значение слова майя, в каком оно употребляется в ведической литературе, как раз и есть заблуждение, но в те времена настоящей теории еще не было. Мы находим там выражения типа: «Индра через свою майю принимал различные образы»25. Действительно, в этом случае майя означает нечто вроде магии, как и во многих других случаях. Затем слово майя вышло из употребления, но идея продолжала развиваться. Позднее возник вопрос: почему мы не можем познать тайну вселенной? Ответ весьма знаменателен: потому что мы говорим впустую, потому что нас удовлетворяет данное через чувства и потому что мы следуем нашим желаниям — этим мы как бы покрываем Реальность туманом. Слово майя здесь отсутствует, но есть мысль о том, что причиной нашего невежества является некий туман, клубящийся между нами и Истиной. Значительно позднее, в одной из Упанишад, снова встречается слово майя, однако в преображенном виде, вобравшем в себя массу новых значений. Множество теорий выдвигалось и рушилось, пока, наконец, не была сформулирована идея майи. Мы читаем в «Шветашватаре-упанишаде»: знай, что природа есть майя, а правит майей сам Бог26. Различные философы по-разному толковали слово майя, пока его толкование не предложил великий Шанкарачарья27. Теорией майи занимались в известной степени и буддисты28, но у них это скоро превратилось в то, что называется идеализмом, и этот смысл обычно придается майе. Когда индус говорит, что мир есть майя, то это понимается в том смысле, что мир есть иллюзия. В этом есть резон, поскольку одна из буддийских философских школ отрицала реальность мира. Однако в веданте, в ее наиболее развитой форме, майя — это не идеализм, и не реализм, и не теория тоже. Не теория, но простое утверждение фактов — что мы есть и что видим вокруг себя.
Как я уже сказал, люди, создавшие Веды, стремились следовать принципам, открывать принципы. Им не хватало времени разрабатывать детали или ждать их: они стремились проникнуть в суть вещей. Что-то запредельное настойчиво призывало их, и они не могли ждать. Мы обнаруживаем, что разбросанные по Упанишадам детали дисциплин, которые сегодня мы назвали бы точными науками, ошибочны, однако общий принцип верен. Например, теория мирового эфира — одна из новейших научных гипотез сегодня — в нашей древней литературе разработана даже лучше, чем нынешняя, но лишь в принципе29. Пытаясь доказать теоретические принципы, древние делали множество ошибок. Теория единого, всеобъемлющего принципа жизни, проявлениями которого надо считать все формы существования вселенной, была выдвинута уже в ведические времена, упоминания о ней содержат в себе брахманы. В самхитах есть длинный гимн, воспевающий прану30 проявлением которой становятся все формы жизни. Кстати, вас может заинтересовать и то, что в ведической философии содержатся и теории возникновения жизни на Земле, чрезвычайно близкие к гипотезам современной европейской науки. Вам, без сомнения, известна гипотеза о том, что жизнь на Землю занесена с других планет. Одна из школ ведической философии утверждает, что жизнь была занесена с Луны31.
Возвращаясь к принципам, мы обнаруживаем поразительную смелость мысли ведических философов, формулировавших весьма обобщенные теории. Их решение загадки вселенной через чувственный мир было предельно удовлетворительным. Подробнейшие разработки современной науки ни на шаг не приблизились к этому решению, ибо строились не на том принципе. Если в древние времена теория эфира не смогла предложить разгадку тайны вселенной, то, сколько бы ни разрабатывались детали этой теории, они не могут приблизить нас к истине. Если теория всеобъемлющей жизненной субстанции оказалась несостоятельной как теория вселенной, то никакие детальные разработки не изменят положения вещей, поскольку детали не изменяют фундаментальный принцип. Я хочу сказать, что, вырабатывая фундаментальные принципы, индусские мыслители проявили не меньшую, а подчас даже большую смелость, чем современные ученые. Мыслители древности пришли к столь грандиозным обобщениям, что иные из них по сей день остаются гипотезами, другие же современная наука даже не возвела еще в ранг гипотез. Например, не ограничиваясь теорией мирового эфира, индусские мыслители сделали шаг вперед и причислили к мировому эфиру ум как наиболее разреженную его разновидность32. Но и это не было решением проблемы. Никакое знание о мире вне нас эту проблему не решало. Минутку, возражает ученый, мы пока еще мало знаем, мы предложим решение через пару тысячелетий. Отнюдь, отвечает ведантист, для которого уже несомненно, что ум человека ограничен рамками времени, пространства и причинности. Как не может человек выскочить из себя, так не может его ум выйти за пределы, установленные временем и пространством. Любая попытка найти выход из законов причинности, времени и пространства обречена на неуспех, ибо саму попытку придется делать, исходя из реальности существования этих трех законов. В таком случае что означает утверждение о существовании мира? «Этот мир не существует»33. А что это значит? Это значит, что мир не существует в абсолютном смысле. Он существует только в отношении к моему уму, вашему уму, уму всех прочих. Мы воспринимаем мир через пять органов чувств, но, будь у нас шестое, мы бы воспринимали нечто дополнительное. И мир, воспринятый шестью органами чувств, выглядел бы несколько иным. Таким образом, реально мир не существует — не обладает такими качествами существования, как неизменность, неподвижность, бесконечность. Но нельзя говорить о несуществовании мира, который, как мы видим, существует, и нам надо действовать в нем и через него. Получается некая смесь существования и несуществования.
Переходя от абстракций к конкретным повседневным подробностям нашего бытия, мы обнаруживаем, что вся наша жизнь есть сплошное противоречие, смешение существования и несуществования. Мы видим противоречивость нашего знания: с одной стороны, кажется, что человек способен познать все, что он желает знать, а с другой, сделав всего несколько шагов, он упирается в глухую стену. Его труды водят его по замкнутому кругу, из которого человек не может вырваться. Его непосредственные проблемы понуждают его двигаться вперед и настойчиво требуют решения, но решить их человек не может, поскольку не может пойти дальше рамок своего интеллекта. Желание познания, однако, прочно укоренено в нем, хотя он и знает, что лучше всего удержаться от удовлетворения этого желания. Каждый наш вдох, каждый удар нашего сердца требует от нас эгоизма, но в то же самое время что-то нам беспрестанно подсказывает, что добро для нас только в преодолении эгоизма. Ребенок рождается оптимистом, он видит золотые сны. В юности его оптимизм еще больше укрепляется: юноше трудно поверить в то, что на свете есть смерть, есть поражение или унижение. Но потом приходит старость, и жизнь оказывается грудой обломков, золотые сны улетучиваются и человек испытывает один только пессимизм. Так мечемся мы между крайностями, швыряемые природой, не понимая, куда идем. Мне это напоминает знаменитую песнь из «Лалитавистары»34, биографии Будды. Там говорится, что Будда, рожденный быть спасителем мира, забылся в роскоши царского дворца. К нему слетелись ангелы, чтобы пробудить его своей песнью. Ангелы пели о том, что человека несет по течению реки жизни, воды которой неутомимо и непрестанно изменяются. Так же и жизни наши, которые текут и текут, не зная покоя. Что же нам делать? Человек, у которого всего в достатке, старается не вспоминать о бедах, ибо мысли эти страшат его. Не говори с ним о скорбях и страданиях мира, говори с ним о том, что все прекрасно. «О да,— ответит он.— Я благоденствую. Я живу в отличном доме, я не страдаю от голода и холода, а потому не рисуйте мне картины ужасов».
Но есть и другие, кто умирает от голода и холода. Если прийти к ним с проповедью о том, что мир прекрасен, они не станут и слушать. Как могут они желать счастья другим, когда сами несчастны? Так мечемся мы между оптимизмом и пессимизмом.
И существует нечто громадное — смерть. Весь мир движется к смерти, все умирает. Весь наш прогресс, наше тщеславие, наши реформы, наш комфорт, наше богатство, наше знание — все кончится смертью. Это единственное, в чем мы уверены. Строятся и разрушаются города, возникают и распадаются империи, планеты крошатся и рассыпаются пылью, разносимой потом по атмосферам других планет. Так было с безначальных времен. Смертью кончается все: жизнь, красота, богатство, власть и добродетель тоже. Умирает святой и грешник, король и побирушка. Все движется к смерти, но не прекращает цепляться за жизнь. Мы и сами не знаем, отчего мы так льнем к ней, но тяга к жизни неодолима. И это — майя.
Мать с нежностью нянчит младенца, в нем вся ее душа, вся ее жизнь. Вот ребенок вырос, стал мужчиной, и может случиться, что вырос он негодяем и мерзавцем, который избивает собственную мать, но мать все равно льнет к сыну, а когда разум требует от нее иного, она набрасывает на разум завесу любви. Ей и в голову не приходит, что это вовсе не любовь, что это какие-то другие нервные импульсы, которые она не в силах усмирить. Сколько бы ни старалась она, ей не вырваться из оков рабства. И это — майя.
Мы все стремимся за золотым руном, и каждый надеется, что оно достанется именно ему. Всякий разумный человек отдает себе отчет в том, что его шанс один на миллион, но все рвутся к этому единственному шансу. И это — майя.
Смерть днем и ночью бродит по свету, но мы все равно считаем, что будем жить вечно. Однажды царя Юдхиштхиру спросили35: что самое удивительное на этом свете? Царь ответил: мы каждый день видим, как умирают люди вокруг, но каждый думает, что он не умрет. И это — майя,
Мы повсюду наталкиваемся на противоречия: в нашем интеллекте, в нашем знании, во всех проявлениях жизни. Реформатор горит желанием исцелить общество от пороков, но прежде чем успеет он исцелить одно, тысячи других зол возникают рядом. Это подобно старому дому, который вот-вот рухнет: его починили в одном месте, он стал обваливаться в другом. Индийские реформаторы негодуют по поводу обычая, запрещающего вдове вторичное замужество36. На Западе бедою общества считаются одинокие женщины. Помогите одиночкам, они страдают. Помогите вдовам, они страдают. Это как хронический ревматизм: отпустило шею — перешло на поясницу, а оттуда в ноги. Реформаторы требуют, чтобы образование, богатство и культура перестали быть привилегией немногих, стараются изо всех сил, чтобы доступ к ним открыть для всех. Возможно, кого-то они сделают счастливым, а может быть, доступ к культуре лишает человека физического счастья. Знание того, что есть счастье, дает и знание того, что есть несчастье. Так в какую сторону идти нам? Даже незначительный уровень благосостояния одних другим стоит стольких же бед, таков закон. Молодые могут этого не понимать, но человеку, который долго жил и знает жизнь, все ясно. И это — майя. Такой порядок продолжается и продолжается, а выхода нет. Почему жизнь так устроена? Невозможно дать ответ, поскольку невозможно логически поставить вопрос. Для фактов не существует ни «как», ни «почему», факты — это просто факты, и ничего тут не поделаешь. Мы даже не в силах понять это, создать верный образ в уме, где уж нам решить проблему жизни.
Майя — это признание факта вселенной, ее устройства. Людей пугают эти факты, выраженные словами, но человек должен быть отважен. Бегство от реальности — не способ найти решение. Говорят, преследуемый собаками заяц, прячет голову в лапы и считает, что спасен; стараясь быть оптимистами, мы ведем себя, как зайцы, но это не выход. Иные с этим спорят, но, как правило, спорят те, кто владеет благами жизни. Живя в Англии, трудно быть пессимистом. Здесь все, мне рассказывают, так прекрасно устроено, так прогрессивно. Но каждый видит устройство мира в зависимости от того, как устроен сам. Идут все те же старые разговоры: христианство является самой подлинной религией мира, поскольку христианские страны процветают! Однако это утверждение содержит в себе внутреннее противоречие, так как процветание христианских стран построено на истощении стран нехристианских, превращенных в жертвы чужого благоденствия. А если представить себе, что весь мир станет христианским и больше не будет нехристианских стран, за счет которых могут процветать другие, то христианские страны обнищают. Следовательно, утверждение обращается против себя. Животные живут за счет растений, человек — за счет животных, самое же ужасное, что у людей сильный живет за счет слабого. Это происходит повсюду. И это — майя.
Какой же выход здесь может быть? Каждый объясняет проблему по-своему, и все сходятся на том, что в конечном счете все будет хорошо. Если принять на веру, что все будет хорошо, то хочется спросить: почему к хорошему нужно идти этим дьявольским путем? Почему нельзя достигнуть добра добром? Наши потомки будут жить счастливо. Почему же сейчас в мире столько страдания? Нет выхода. И это — майя.
Нам часто говорят, что одно из свойств процесса эволюции — это исключение зла, а поскольку эволюция продолжается, то зла становится все меньше и в конце концов в мире останется только добро. Это очень приятно слышать, это успокаивает совесть тех, кто располагает достаточными благами, чтобы не вести жестокую повседневную борьбу за выживание, чтобы не попасть под колеса так называемой эволюции. Это очень милая и утешительная теория для счастливчиков. Если страдает быдло, их это не касается: кому нужно быдло, пусть себе вымирает. Прекрасно, но линия рассуждения порочна от начала до конца. Прежде всего делается допущение, что добро и зло, существующие в мире, являются абсолютными реальностями. Затем делается еще худшее допущение: добро увеличивается количественно, зло количественно уменьшается. Таким образом, поскольку количество зла уменьшается в процессе того, что называется эволюцией, то должно наступить время, когда зло полностью исчезнет, а то, что останется, будет чистым добром. Легко сказать, но есть ли доказательства количественного уменьшения зла? Возьмем для примера человека, который живет в лесу, не знает, как развить свой интеллект, не может прочесть книгу, никогда не слышал о существовании письменности. Если он серьезно поранит себя, он скоро поправится, мы же можем умереть от царапины. Машины производят дешевую продукцию, обеспечивают прогресс и эволюцию, но при этом миллионы надрываются, чтобы сделать богатым одного. Один богатеет, но тем временем тысячи нищают, а массы людей превращаются в рабов. Лесной обитатель живет своими ощущениями, он чувствует себя несчастным, если ему не хватает пищи, если что-то случается с его телом. И счастье его, и несчастье определяются органами его чувств. По мере того как человек прогрессирует, горизонты его счастья расширяются, но пропорционально расширяются и горизонты его несчастья. Пока он жил в лесу, он не знал, что такое ревность, он не знал, что такое судиться, платить налоги, подвергаться общественному осуждению, день и ночь подчиняться самому жестокому диктату, какой только способна изобрести дьявольская хитрость человека. Он не знал, что человек может быть в тысячу раз коварней любого животного, тщеславиться своим знанием и превосходством. Покидая мир простых чувствований, мы развиваем в себе дополнительные способности наслаждаться, которые означают и новые возможности страдать. Наша нервная система развивается, и мы испытываем большие страдания. Бесхитростный человек обращает мало внимания на обиды, если его побить, он понимает что к чему. Джентльмену же не вынести и одного обидного слова, так тонка его нервная организация. Он научился разнообразить свои удовольствия, и вместе с этим возросла его способность страдать. Возрастает способность быть счастливым, и возрастает способность страдать. Я иногда думаю, что если наша способность наслаждаться возрастает в арифметической прогрессии, то способность страдать растет в прогрессии геометрической. Говоря о прогрессирующем человечестве, мы знаем, что прогресс открывает перед нами все больше возможностей и мучиться, и радоваться. И это — майя.
Таким образом, майя — это не теория, объясняющая мир, а простое утверждение факта: противоречива сама основа нашего существования, следовательно, противоречиво все, что происходит с нами: где есть добро, там непременно есть и зло, а где есть зло, там должно найтись и добро; за всякой жизнью смерть следует, как тень, за каждой улыбкой следуют слезы, и наоборот. И это непреложно. Мы можем мечтать найти такое место, где будет существовать одно добро, без зла, где будет только смех, где неизвестны слезы. Но это невозможно в силу самой природы вещей.
Мы видим, что философия веданты не оптимистична и не пессимистична, она приемлет все, как оно есть. Согласно этой философии, в мире смешаны добро и зло, радость и страдание, так что если прибавится одно, то неизбежно прибавится и другое. Невозможен ни мир совершенного добра, ни мир совершенного зла, это терминологическое противоречие. Великая тайна, раскрытая этой философией, заключается в том, что между добром и злом нет четкой разделительной линии, они не отделены друг от друга. В этом мире нет ничего, что можно было бы назвать абсолютным добром, как нет ничего, что можно счесть абсолютным злом. Явление, которое сегодня кажется хорошим, может завтра показаться плохим. Что делает несчастным одного, может послужить счастью другого. Огонь, который вызывает озноб у ребенка, может послужить для приготовления пищи голодному. Одни и те же нервные волокна передают нам ощущения удовольствия и боли. Следовательно, уничтожить зло можно только уничтожив и добро, иного пути нет. Если мы хотим остановить смерть, нам придется остановить и жизнь. Жизнь без смерти и радость без страдания — противоречия, одно не существует без другого, поскольку оба есть разные проявления одного и того же. То, что мне казалось добром вчера, сегодня я добром больше не считаю. Мне стоит лишь оглянуться на прожитые годы и вспомнить, какими идеями я руководствовался в разные времена, чтобы убедиться в этом. Было время, когда мне хотелось научиться управлять упряжкой сильных коней, потом я думал, что, если только я сумею готовить сладости, я буду счастлив, еще позднее начал думать, что полное удовлетворение получу от жены, детей и уймы денег. Сегодня мне смешны все эти полудетские мечтания.
Философы веданты учат: непременно наступает час, когда, оглядывая прошлое, мы находим смешным страх утратить индивидуальность. Каждому из нас хотелось бы никогда не расставаться со своим телом, но наступает час, когда это желание нас смешит.
Но если так, то нам никогда не выбраться из противоречия — не существование и не его прекращение, не страдание и не счастье, но вечное смешение всего, Зачем в таком случае нужна веданта, да и другие философии и религии? А главное, зачем в таком случае нужно творить добро? Этот вопрос неизбежно приходит на ум. Если верно, что невозможно делать добро, не творя при этом и зло, если всякая попытка познать счастье оборачивается и несчастьем, то к чему стремление к добру? В ответ можно сказать, что прежде всего необходимо облегчать участь страдающих, ибо это единственный способ стать счастливым. Каждый из нас рано или поздно приходит к этому пониманию: более смышленые — раньше, менее — позже, и им приходится дорогой ценой расплачиваться за позднее открытие. Затем мы обязаны делать свое дело, поскольку нет иного пути избавиться от полной противоречий жизни. Вселенная жива для нас как силами добра, так и силами зла, и это будет продолжаться до тех пор, пока мы не пробудимся ото сна и не перестанем строить замки из песка. Нам придется усвоить этот урок, но на это уйдет очень, очень много времени.
В Германии делались попытки создания философской системы на основе Бесконечного, становящегося конечным37. Подобные попытки делаются и в Англии. Анализ позиции этих философов показывает, что, по их мысли, Бесконечное, стремящееся выразить себя через вселенную, со временем преуспеет в этом. Все это прекрасно, и мы тоже пользовались терминами «Бесконечное», «проявление», «выражение» и прочими, но дело в том, что философы требуют логического фундаментального обоснования постулата: конечное способно в полной мере выразить Бесконечное. Абсолют и Бесконечное могут стать этой вселенной, лишь ограничив себя. Все, что проходит через наши органы чувств, или через ум, или через интеллект, не может не быть ограниченным, конечным, а конечное не может быть Бесконечным, это чистейший абсурд, этого не бывает.
Философы веданты утверждают, что, хотя Абсолют, или Бесконечное, и стремится выразить себя через конечное, наступит время, когда станет ясна невозможность этого, придется отступить, отступление же означает отрешение, которое является подлинным началом религии. Сейчас об отрешении трудно даже говорить. В Америке обо мне писали, что вот приехал человек из страны, которая умерла и захоронена уже пять тысячелетий назад, и толкует об отрешении. Возможно, такой же точки зрения придерживаются и английские философы. Однако отрешение составляет только часть религии. Что говорил Христос? «Кто отдаст жизнь за меня, тот обретет ее»38. Он снова и снова обращался к проповеди отрешения, видя в нем единственный путь к совершенствованию. Приходит час, когда ум пробуждается от долгого и тяжкого сна, ребенок бросает игру и снова тянется к матери. Раскрывается истина постулата: желание никогда не удовлетворяется исполнением желаний, оно лишь сильнее разгорается, как огонь, в который подливают масло.
Это справедливо и в отношении чувственных желаний, и в отношении интеллектуальных страстей, и в отношении всего иного, на что способен ум человеческий. Желания ничто, все они заключены в майе, в сети, из которой нам не выпутаться. В ней можно барахтаться бесконечно, не находя выхода, и всякий раз, когда мы стараемся урвать толику наслаждения, на нас обрушивается лавина страдания. Как ужасно все это! Задумываясь над этим, я не могу не прийти к заключению, что теория майи, утверждающая, что все есть майя, наилучшим образом объясняет жизнь. В мире столько горя; разъезжая по свету, видишь, что один народ пытается найти выход в одном, другой — в другом. Зло одно, но предлагаются различные пути для его преодоления, хотя никому еще не удалось добиться успеха. Если зла стало меньше в одной точке, его прибавилось в другой. И так без конца. Индусы в стремлении к сохранению чистоты нравов среди представителей расы прибегали к бракам между детьми, что в конечном счете привело к расовой деградации39. И в то же время я не могу отрицать и того, что детские браки способствуют чистоте нравов расы. Так что же выбрать? Желая чистоты народной жизни, позволить мужчинам и женщинам ослабеть в результате очень ранних браков? С другой стороны, в Англии нет детских браков, но можно ли сказать, что англичанам лучше? Нет, потому что сама жизнь народа зависит от чистоты. Разве не свидетельствует история о том, что утрата чистоты есть первый симптом умирания народа? Так где же выход? Зло не так страшно, когда родители выбирают брачных партнеров своим детям. Дочери Индии скорее практичны, чем сентиментальны, но в их жизни остается мало места поэзии. Однако опять-таки непохоже, что самостоятельный выбор брачного партнера приносит много радости. Как правило, индийские женщины счастливы, в семейной жизни Индии довольно редки случаи ссор между супругами. В Соединенных Штатах же, где существует наибольшая свобода выбора, очень высок процент несчастливых семей и разводов. Иными словами, и так плохо, и этак нехорошо. О чем это говорит? О том, что счастья не дает следование разным идеалам. К счастью стремится каждый, но стоит добиться хоть малой его толики, как рядом нагромождаются беды.
Так, может быть, незачем стремиться к тому, чтобы делать добро? Обязательно нужно, и с большим рвением, но без фанатичности. Англичанин не должен быть фанатиком и проклинать индуса. Он должен научиться уважать обычаи разных народов. Нужно поменьше фанатизма и побольше реальных дел. Фанатики не могут работать, ибо растрачивают впустую три четверти своей энергии. По-настоящему работает уравновешенный, спокойный, практичный человек. Если работа основана на этом принципе, то коэффициент ее полезного действия возрастает. Если мы отдаем себе отчет в том, каким образом устроен мир, то мы приобретаем большее терпение. Зрелище страданий или зла не сможет выбить нас из колеи и заставить гоняться за призраками. Понимая, что мир останется таким, какой он есть, мы научимся ко многому относиться терпимее. Если бы, например, все люди стали хорошими, то в людей начали бы превращаться животные, которым тоже пришлось бы пойти медленным путем совершенствования, впрочем, как и растениям. Очевидно только одно: могучая река мчит свои воды к океану и каждая капелька воды в ней рано или поздно вольется в безбрежный океан. Так и в земной жизни, со всеми ее бедами и страданиями, с радостями, смехом и слезами, ясно только одно: все в ней движется к цели, это просто вопрос времени, когда вы и я, растения и животные, каждая частичка сущего обязательно достигнут безбрежного океана Совершенства, достигнут свободы и Бога.
Позвольте мне еще раз подчеркнуть: философия веданты не пессимистична и не оптимистична. Она не утверждает, что все в мире прекрасно или что все в мире ужасно, но указывает на то, что наше зло имеет не меньшую ценность, чем наше добро, а наше добро не более ценно, чем наше зло. Они неразделимы. Таков мир, и, понимая это, человек трудится терпеливо. Чего ради? Зачем нам вообще трудиться? Раз мир таков, какой он есть, мы ничего не можем сделать. Почему бы нам не стать агностиками? Современные агностики тоже признают, что проблема жизни не имеет решения, или, как сказали бы мы на нашем языке, нет избавления от майи, а потому давайте довольствоваться тем, что есть, и радоваться жизни. Но здесь скрывается ошибка, огромная ошибка, серьезнейшая логическая погрешность. Она заключается в следующем. Что называть жизнью? Только то, что человек воспринимает своими органами чувств? Но в этом мы мало отличаемся от животных. Я убежден в том, что ни один из здесь присутствующих не живет только своими чувствами. В таком случае наша земная жизнь включает в себя что-то еще, нечто большее. Наши чувства, мысли и стремления составляют часть нашей жизни, и не является ли устремленность к великому идеалу, к совершенству, одним из наиболее важных компонентов того, что мы называем жизнью. Агностики считают, что надо радоваться такой жизни, какая есть. Но эта жизнь есть прежде всего поиск идеала, стремление к совершенству, это сама суть жизни. Нам необходимо совершенство, и уже поэтому мы не можем согласиться с агностиками и воспринять жизнь такой, какой она кажется. Агностики исключают из жизни ее идеальный компонент. Поскольку идеал недосягаем, говорят они, следует отказаться от его поиска. Вот это и есть майя — эта природа, эта вселенная.
Все религии являются в той или иной степени попытками выйти за пределы этой природы. От самых примитивных до наиболее развитых, все религии через мифы и символы, через истории о богах, ангелах и демонах, через жизнеописания святых и провидцев, великих людей или пророков либо через философские абстракции пытаются вырваться из ограниченности. Иными словами, все они устремлены к свободе. Сознательно ли или неосознанно, человек ощущает свою несвободу и тяготится ею. Человеку с самого начала внушается ощущение несвободы, но в тот самый миг, когда он приходит к пониманию этой несвободы, в нем пробуждается нечто, требующее выхода, нечто, не примиренное с рабством, тянущее его за грани, запретные для его тела. Даже самые незамысловатые религиозные идеи, построенные на поклонении духам предков, как правило, жестоким и яростным, затаившимся в домах своих близких, жаждущим крови и крепких напитков,— даже такие идеи содержат в себе тягу к свободе. Человек, поклоняясь богам, прежде всего видит в них большую свободу, чем та, что дана ему самому. Если дверь заперта, он думает, что для богов это не помеха, как и стены, которые не могут ограничить их. Идея свободы разрастается, пока не достигает представления о Личностном Боге, где важнее всего то, что Он есть Сущность, неподвластная ограничениям природы, или майи. Я точно вижу лесные обители, где обсуждают эту проблему мудрецы Древней Индии, а когда перед ее трудностью пасуют даже самые умудренные жизнью и святостью, поднимается на ноги юноша и провозглашает: «Внемлите, дети бессмертия, внемлите и те, кто живет высоко, мне открылся путь. Познав Того, кто вне мрака, мы можем выйти за пределы смерти!»
Майя повсюду, и это ужасно. Но мы должны трудом высвобождаться из нее. Кто говорит, что будет трудиться, когда в мире останется одно добро и блаженство, похож на человека на берегу Ганга, ожидающего, когда же все его воды вольются в океан, чтобы переправиться на другой берег. Мы должны действовать не с майей, но против нее,— это урок, который необходимо усвоить. Мы рождены не помощниками природы, а ее соревнователями. Мы — создатели оков природы, но сковываем ими самих себя. Откуда взялся этот дом? Он выстроен не природой. Природа говорит нам: живите в лесах. Человек ей отвечает: я построю дом и восстану против природы. Человек это делает. Вся история человечества есть непрекращающаяся борьба против так называемых законов природы, в которой побеждает человек. Та же борьба идет и в нашем внутреннем мире, борьба между животным человеком и духовным человеком, между светом и тьмой, человек побеждает и в этой борьбе. Он как бы пролагает себе путь из природы в свободу.
Итак, мы видим, что философы веданты за пределами майи прозревают нечто, законам майи неподвластное; выйдя за эти пределы, освобождаемся от майи и мы. В той или иной форме эта мысль составляет общую сущность всех религий. Однако для веданты это еще не сама религия, а только подступы к ней. Идея Личностного Бога, владыки и творца вселенной, как его называют, повелителя майи, или природы, составляет только начало ведантистского взгляда на мир. Эта идея разрастается и развивается до тех пор, пока философ веданты не обнаруживает, что Тот, кто казался ему стоящим на отдалении, на самом деле находится внутри него, что он сам и есть Тот. Это он сам свободен, но в силу своей ограниченности раньше этого не понимал.
25. Пересказ Брихадараньяка-упанишады, II, 5, 19.
26. Пересказ Шветашватара-упанишады, IV, 10.
27. Шанкарачарья (Шанкара) — крупнейший индийский философ-ведантист, с именем которого связывается разработка адвайта-веданты, одного из трех направлений веданты. Жил в 788—820 гг. н. э., хотя единства мнений в этом вопросе нет. Традиция приписывает ему более трехсот сочинений. Принято считать доказанным его авторство комментариев к Брахма сутрам Бадараяны, к Бхг., к некоторым Упанишадам. Широко известна его работа «Сокровище различения» (Вивекачудамани), построенная как наставление учителя юному искателю истинного знания.
«Адвайта» переводится как «чистый монизм»: кроме Абсолюта, Брахмана, Единого, безличного основания всего сущего, не существует более ничего. Как нить проходит через ожерелье, как из костра сыплются искры, как волны вспениваются в океане и растекаются каплями, так и это Единое пронизывает, обнимает собой все сущее. Но такое видение мира доступно только знающему, озаренному, который смотрит на все окружающее и видит во всем одну только кажимость.
28. Имеются в виду виджнянавадины, последователи учения, согласно которому реальны лишь идеи, представления, но не существуют подлинные предметы и явления, которые им соответствуют. Шанкару часто называли «скрытым буддистом»: многое в его учении сопоставимо с буддийскими представлениями.
29. Вивекананда пытается соотнести концепцию эфира, разрабатываемую европейскими физиками конца XIX в., с представлениями об «акаше», пространстве, известными уже по Упанишадам. Однако ошибочны сами исходные основания соотнесения: в Упанишадах речь идет о психофизическом источнике бытия, тогда как европейская наука ориентируется на познание действительности путем выявления закономерностей развития материального мира.
30. Имеется в виду, скорее всего, гимн-загадка из Ригведы, I, 164, где с праной как основой сущего связывается строка 33. Оснований сближать древнеиндийские представления о «жизненном принципе» с европейскими теориями XIX в. (как это делает Вивекананда) нет: в Упанишадах «жизненный принцип» не относится лишь к физической или физиологической сферам, он понимается как космический принцип, включающий в себя и физический мир, и человека как психофизическую реальность.
31. Имеются в виду ведантистские теории о двух путях, по которым идут умершие (путь богов и путь предков).
Тексты, посвященные рассказам о потустороннем мире предков, куда уходят усопшие, есть уже в Ригведе (IX, 113, 7. 11 и др.); владыкой его является бог Яма. В послеведийский период (в текстах упанишад и брахман) бог Яма приобрел черты бога-судьи, отправляющего душу либо в рай (сварга), либо в ад (нарака). В Упанишадах появляется идея перерождений; соответственно, пребывание в раю или аду стало осмысливаться уже как только временное прибежище души. Упанишады предложили новые подходы, которым следовали и ведантисты: путь богов, деваяна (северный путь) таков: погребальный костер — пламя — день — светлая половина месяца — полугодие растущего солнца — мир богов — солнце — луна — молнии — миры Брахмана (Брахмалока) — умерший выходит из круга перерождений (Чхандогья-упанишада, IV, 15, 5 и др.). Другой путь есть путь предков, питрияна (южный путь), он соответствует перерожденческому циклу: душа через дым идет к Луне, пребывая там до тех пор, пока не истощится его карма, затем он опять возвращается в земной мир (Чхандогья-упанишада, V, 10; Брихадараньяка-упанишада, IV, 4, 23 и др.). Наконец, есть и третий путь: он соотносится с теми, кто идет в царство Ямы, то есть теми, кто не обладает знанием, не соблюдает ритуалы, ведет неблагочестивую жизнь, а потому возрождается как насекомые, животные и пр. Вивекананда, говоря о жизни, занесенной с Луны, имеет в виду этот процесс, объясняющий, с его точки зрения, появление человека на земле.
32. Имеется в виду понимание интеллекта как продукта эволюции материи. Санкхья разрабатывает теорию эволюции вселенной (позднее с определенными оговорками воспринятую и адвайтой), согласно которой интеллект является самым первым эволютом пракрита. Он ближе всех стоит к пуруше, чистому сознанию: сам он становится сознательным и разумным как раз потому, что отражает пурушу. Так кусок хрусталя, лежащий рядом с красной тканью, сам становится красным.
33. Пересказ Брахма сутры бхашья Шанкары (II, 1, 14): «истинным бытием обладает один лишь Брахман, а этот мир не существует».
34. «Лалитавистара» — «Подробное описание (игр) Будды» — жизнеописание Будды. Написана на смеси санскрита и пракритов; предположительное время написания — V в. н. э. Считается одним из самых авторитетных текстов северного буддизма, содержит много упоминаний о философской жизни Древней Индии.
35. Имеется в виду эпизод из Махабхараты, который Вивекананда трактует как изложение реальных исторических событий, имевших место в Индии примерно пять тысяч лет тому назад, и соответственно называет героя эпоса Юдхиштхиру некогда реально жившим царем.
36. С первой трети XIX в. в Индии начался процесс преобразования индуизма, приспособления его теории и практики к новым общественным потребностям. Один из зачинателей реформации, Р. М. Рай (1772—1833), был широко известен своей борьбой против практики самосожжения вдов; велик вклад в борьбу с ортодоксией К. Ч. Сена (1838—1883), Даянанды Сарасвати (1823—1883) и др. Их деятельность была многоплановой, и одним из наиболее заметных ее направлений была борьба за улучшение женского образования, за изменение их зависимого положения и пр.
37. Имеется в виду объективный идеализм крупнейшего немецкого философа Гегеля (1770—1831), построившего всеобъемлющую систему развития Абсолютной Идеи путем ее развертывания и самопроявления.
38. Соотносится с Евангелием от Матфея, 10, 39 («потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»). В XX в. вместо слова «жизнь» обычно употребляется слово «душа». В XIX в., когда был жив Вивекананда, употреблялось только слово «жизнь».
39. Считается, что детские браки вошли в практику сравнительно поздно. Согласно гимнам Вед возраст невесты далеко не детский; эпос дает много примеров сваямвары (выбора жениха самой невестой). Но уже в дхармашастрах чаще всего утверждается, что предпочтительный возраст при вступлении девушки в брак — до наступления зрелости. Позиция Законов Ману двойственная: есть примеры предписаний ранних браков (8 — 12 лет) (Законы Ману, IX, 4, 94), есть и указания на необходимость совершения браков в зрелом возрасте (Законы Ману, IX, 90). Поздние смрити настаивали на очень ранних браках, называя желательным даже четырехлетний возраст невесты. Как правило, детские браки — это сговор родителей. Многие общественные деятели XIX в. вели активную борьбу за право девушки самой выбирать себе супруга, выступали с резкой критикой так называемого «детского вдовства» (смерть нареченного делала вдовой девочку и в том случае, если брак фактически еще не состоялся).
|
|