|
|
|
|
|
|
До сих пор мы рассматривали Катха-упанишаду, написанную значительно позднее, чем та, к которой мы обратимся сейчас,— Чхандогья-упанишада. Язык там более современен, а мысль лучше организована. Старые Упанишады пользуются очень архаичным языком, напоминающим гимны Вед. Приходится пролагать путь через массу излишних подробностей, прежде чем доберешься до самой концепции. На этой старой Упанишаде чувствуется сильное влияние ритуалистической литературы, составляющей вторую часть Вед, так что Упанишада и сама наполовину ритуалистична. Но изучение древних Упанишад чрезвычайно ценно, поскольку оно открывает возможность проследить историческое развитие духовных идей. В Упанишадах более позднего времени духовные идеи объединены, собраны воедино. Наилучший пример этого дает «Бхагавадгита», которую позволительно рассматривать как последнюю Упанишаду, однако совершенно свободную от ритуализма. «Гита» — это скорее букет цветов духовных истин, собранных со всех Упанишад. Но по «Гите» невозможно проследить становление этих духовных идей, невозможно проследить их до первоисточника. Как справедливо подчеркивали многие, для этой цели необходимо изучение Вед. Ореол святости, окружающий эти книги, помог им, более чем каким-либо другим книгам на свете, сохраниться в первозданности. В них сохранились мысли высочайшие и примитивнейшие, все существенное и то, что не имеет значения, благороднейшие учения и простые описания — все соседствует в них, ибо никто никогда не осмеливался прикоснуться к этим писаниям. Последующие комментаторы старались пригладить их, вывести из старого новые, прекрасные мысли, отыскать духовные глубины в самых заурядных утверждениях, но никто не переиначивал первоначальные тексты, поэтому они представляют собой бесценный исторический материал. Нам известно, что священные книги других религий подвергались переработке, чтобы быть приведенными в соответствие с религиозными представлениями более поздних времен: где-то заменялось одно слово, где-то добавлялось другое и так далее. По всей вероятности, с ведической литературой этого не произошло, а если и произошло, то заметить это почти невозможно. Итак, мы имеем великую возможность изучать древнюю духовную мысль в ее первозданности, следить за ее развитием, за преображением материалистических представлений во все более возвышенные духовные идеи, которые, наконец, достигают вершины в веданте. В этом своде литературы содержится и множество описаний древних нравов и обычаев, однако в Упанишадах их уже почти нет. Язык Упанишад своеобразен, афористичен и мнемоничен.
Эти книги писались с целью напомнить определенные факты, предположительно факты хорошо известные. Излагая притчи, например, авторы исходят из того, что сюжеты хорошо знакомы тем, к кому они обращают свое повествование. Отсюда возникают большие трудности, ибо нам неизвестен подлинный смысл большинства притч, традиция, можно сказать, прервалась, а то немногое, что до нас дошло, сильно преувеличено. Притчи подверглись разнообразным истолкованиям, поэтому в пуранах они уже носят характер скорее лирических поэм.
При изучении политической истории Запада бросается в глаза западное неприятие абсолютной власти; всячески избегая предоставления абсолютной власти одному человеку. Запад постепенно пришел к развитию демократических идеалов и высокой степени личной свободы. Совершенно аналогичное явление наблюдается в развитии индийской метафизики. Множественность богов уступает место единому Богу вселенной. Упанишады же восстают даже против этого Бога. Становится неприемлема не только мысль о множестве владык, управляющих вселенной, но и мысль о некоем единоначалии в ней. Это первое, что поражает нас. Эта мысль продолжает развиваться, пока не достигает своей вершины — Бог вселенной низвергается со своего трона. Его личность исчезает, он — безличен. Бог уже не антропоморфен, он уже не подобие человека, колоссально увеличенного в размерах, который управляет всем сущим, он имманентен во вселенной и воплощен во всем живущем. Но переход от Личностного Бога к Безличностному нелогичен, если при этом сохраняется личность человека. Поэтому человек как личность уступает место человеку как принципу. Он не более чем явление. через которое проявляет себя принцип. Таким образом, одновременно с двух сторон происходит замена личности принципом: Личностный Бог сближается с внеличностным, а человек-личность превращается во внеличностное существо, Затем сближаются обе линии: внеличностного Бога и внеличностного человека, и поскольку Упанишады фиксируют в себе стадии слияния двух линий в одну, каждая Упанишада находит завершение в словах; «Ты есть То»88. Существует лишь один вечно блаженный Принцип, проявляющий себя через многообразие сущего.
Тут наступает черед философов: на этом заканчивается мысль Упанишад, далее ее продолжают уже философы. Они действуют в рамках системы, изложенной в Упанишадах, но им предстоит разработать детали. Естественно, возникает великое множество вопросов. Исходя из того, что Единый принцип проявляет себя через множество форм, спрашивается: каким образом Одно делается множественностью? По-своему это тот самый вопрос, который в примитивной форме приходит в голову каждому человеку: откуда берется на свете зло? И так далее. Почему есть зло на свете и где его источник? Это все тот же вопрос, поставленный в более разработанной, в более абстрактной форме. Он ставится не на основе чувств — почему так несчастлив человек? — а в философском ключе. Каким образом становится множественным Единый принцип? Как мы уже видели, ответ, наилучший ответ, который предлагает Индия, заключен в теории майи, которая гласит, что в действительности этот принцип не становится множественным, что в действительности он не утрачивает своей подлинной природы. Множественность иллюзорна. Человек может казаться личностью, в действительности же он внеличностное существо. Бог может казаться антропоморфным, в действительности же и Он — неличностное существо.
Но и этот ответ был найден не сразу, и у философов есть различные взгляды на него. Не все индийские философы принимают теорию майи, скорее даже, большинство не принимает ее. Существует дуалистическая теория, довольно грубая, которая вообще не допускает постановки этого вопроса. Философы-дуалисты говорят: «Вы не имеете права задаваться такими вопросами, вы не имеете права спрашивать объяснения, на все просто воля Бога, которой человек обязан безропотно покориться. Нет свободы для человеческой души. Все предопределено: что человек будет делать и иметь, что даст ему радость и что — страдание. Если приходит беда, человек не должен роптать, а то еще хуже будет. Откуда это известно? Так сказано в Ведах». Есть священные книги, есть их истолкования, и им надо подчиняться.
Существует школа философов, которые не приемлют теорию майи, но не доходят до дуализма. Эти философы утверждают, что все, что сотворено, есть, по сути, дело Бога. Бог есть Душа всех душ и суть всей природы. Что же касается отдельно взятой души, то она сокращается от дурных поступков. Когда человек поступает плохо, его душа начинает сокращаться, силы человека тают и будут таять до тех пор, пока он не совершит доброе дело — тут душа его вновь расправится. Все философские системы Индии, да и, наверное, всего мира, сходятся на мысли о том, что я назвал бы божественностью человека. Нет на свете подлинной религии, которая не провозглашала бы, что человеческая душа, какой бы она ни была, как бы ни соотносилась она с Богом, чиста и совершенна по своей природе. Мысль эта может быть выражена мифологически, аллегорически или философски, но она единообразна: природа души есть блаженство и сила, а не страдание и слабость. Но все же страдание появилось в мире, и оно есть. В простейшем толковании оно может быть олицетворенным злом, дьяволом или Айрьяманом89. В иных толкованиях Бог и дьявол могут представать в единстве и произвольно делать одного человека счастливым, другого — несчастливым. В более разработанном толковании может появиться теория майи и прочее. Но один факт остается непреложным, и с этим фактом нам придется иметь дело: в конечном счете все философские системы и все истолкования есть не более чем гимнастика ума, интеллектуальные упражнения. Великая же идея, которая, как мне кажется, ясно вырисовывается за массой предрассудков любой религии любого народа, заключается в том, что человек есть существо божественное и что божественность — в его природе.
Все прочее — наносное, как говорит веданта. Наносное может исказить суть, но она никогда не исчезает. Единая суть, наличествующая в самом низком, как и в самом святом. Надо лишь воззвать к ней, и она начнет действовать. Надо лишь потребовать, и она проявит себя. Древний человек знал, что огонь живет в кремне и в кусочке сухого дерева, но необходимо трение, чтобы огонь проявил свое присутствие. Огонь свободы и чистоты составляет природу каждой души, ее природу, а не свойство, ибо свойство может быть приобретено, а значит, и утрачено. Душа и есть Свобода, Душа и есть Существование, Душа и есть Знание. Сат-чит-ананда, абсолютное существование-знание-блаженство, есть природное состояние Души, все то, что мы видим вокруг себя,— это Ее проявления, выраженные более или менее отчетливо. Смерть тоже есть проявление подлинной Жизни. Рождение и смерть, расцвет и упадок, распад и возрождение — все проявления Единства. Таким же образом знание, в каком бы виде оно ни проявлялось, в виде невежества или образованности, все равно есть проявление чит, сути знания, разница не в содержании, а в степени проявленности. Только этим различаются ничтожнейший из червей под нашими ногами и величайший гений, какого может произвести на свет человечество. Философы веданты не боятся заявить, что все без исключения земные радости, даже разнузданнейшее из наслаждений, все равно являются проявлениями высшего Блаженства, сути Души.
Мысль об этом, которая является основополагающей для веданты, как мне кажется, имеет место во всех религиях. Мне не известна религия, которая бы отрицала эту мысль. Взять для примера Библию, она содержит в себе аллегорию о чистоте Адама, которую впоследствии затемнили его дурные поступки. Однако из аллегории явствует, что создатели Библии считали первоначального человека совершенным. И отсутствие чистоты, и слабости, которые мы за собой знаем, являются последующими наслоениями на истинную природу. История христианства показывает, что эта религия не просто верит, она исключает сомнения в способности человека вернуться к своему изначальному состоянию. Доказательством этого может служить и Ветхий, и Новый завет. Верят в Адама и в чистоту Адама и мусульмане, которые считают, что Мухаммед открыл путь к обретению человеком былой чистоты. Буддисты тоже верят в возможность достижения нирваны, состояния, отличного от мира относительностей. Нирвана буддистов есть то же, что Брахман ведантистов, и вся система буддизма построена на возвращении в утраченное состояние нирваны. Собственно, эта идея присутствует в любой религии. Не может человек обрести ничего заново, все у него уже было. Человек никому во всей вселенной ничем не обязан. Он стремится к тому, с чем был изначально рожден. Как поэтически выразил эту мысль заглавием своей книги один из великих философов веданты: «Обретение собственного царства»90. Это царство принадлежит нам, но мы его утратили и должны обрести заново. Сторонник майя-вады утверждает, однако, что человек никогда не утрачивал своего царства, это всего лишь иллюзия. В этом расхождение двух философских школ.
Хотя в том, что человеку предстоит лишь обрести утраченное, сходятся почти все философы, у них нет согласия по поводу того, как это сделать. Одни считают, что нужно совершить определенные обряды, пожертвовать определенные суммы богам, есть определенную пищу, вести определенный образ жизни. Другие советуют плакать и просить прощения у некоего сверхъестественного Существа, с тем чтобы оно вернуло человека в утраченное царство. Еще кто-то утверждает, что вернуть себе утраченное царство можно, любя всем сердцем это Существо. Все эти рекомендации содержатся и в Упанишадах, что вы увидите по мере нашего изучения их. Однако последний, и самый великий, совет заключается в другом: ни перед кем не надо валяться в ногах с плачем. И обряды не нужны. И не нужны советы, как вернуть себе утраченное царство, ибо ничто не утрачено. Зачем стараться возвратить себе то, что и утрачено не было? Вы и без того чисты, вы и без того свободны. Стоит вам подумать, что вы свободны, и вы освобождаетесь, стоит подумать, что вы в рабстве, вы оказываетесь в рабстве. Это очень сильно сказано, но я предупредил в самом начале, что буду говорить смело. Такого заявления можно и испугаться, но, если вы подумаете над моими словами и соотнесете их с вашей собственной жизнью, вы убедитесь в моей правоте. Ибо если свобода не является частью вашей натуры, как можете вы стать свободны? Но предположим, что вы родились свободными, а потом каким-то образом лишились свободы, значит, все же свободны вы когда-то были! Если вы были свободны, что могло лишить вас свободы? Независимый не может быть в зависимости, если же зависимость — факт, то независимость была иллюзией.
Что же вам выбрать из этого? Если вы скажете, что душа чиста и свободна по природе, то ничто на свете не может заставить ее быть иной. Если же нашлось нечто, поработившее душу, значит, она и не была свободна, и ваше утверждение о ее свободе — не более чем самообман. Следовательно, раз человек способен достичь свободы, то из этого с неизбежностью вытекает, что свобода — природа души. Иначе быть не может. Свобода означает независимость от всех внешних обстоятельств, то есть ничто вне нас не в силах причинно воздействовать на душу. Душа внепричинна, из чего и следуют все великие идеи, которые мы обсуждаем. Невозможно предположить бессмертие души, если она не свободна по природе, то есть не свободна от любых внешних воздействий. Ибо смерть есть следствие внешних причин. Я выпил яд, и вот я умираю, доказывая тем самым, что тело мое подвержено действию внешней причины — яда. Но если душа действительно свободна, то, значит, для нее не существует внешних воздействий и она не может умереть. Свобода, бессмертие, блаженство — все возможно потому, что душа не подчинена закону причинности, что она вне майи. Так что же вы выбираете? Либо ошибочно первое допущение, либо второе. Я, конечно, считаю ошибочным второе. Это больше соответствует моим чувствам и чаяниям. Я прекрасно сознаю, что по природе свободен, а потому не соглашусь с мыслью об истинности рабства и об иллюзорности свободы.
В той ли форме или в другой, но спор этот идет в любой философии, включая и самые современные школы. Существуют два подхода. Одни утверждают, что души нет, что это иллюзия, вызванная повторяющимся переносом частиц материи, сочетающимся в комбинации, которые мы называем телом или мозгом, что чувство свободы — результат колебаний и непрерывного движения этих частиц. Была такая буддистская секта, последователи которой доказывали это положение91 с помощью такого примера: если вы возьмете факел и будете быстро вращать его, то перед вами окажется огненный круг. На самом деле круга не существует, ибо факел постоянно меняет свое положение в пространстве. Так и мы — сгустки крохотных частиц, быстрое вращение которых производит впечатление постоянства, именуемого нами душой.
Другие, напротив, утверждают, что не существует материи, что ощущение материальности вызывается стремительным движением мысли. Таким образом, для одних иллюзорен дух, для других иллюзорна материя. Чью сторону принять? Конечно, мы изберем дух и признаем иллюзорность материи. Обе стороны используют одни и те же аргументы, но аргументы в пользу духа несколько убедительнее. Никто же никогда материю не видел. Мы можем только ощутить себя. Выпрыгнуть из себя никому не дано, следовательно, аргументация в пользу духа несколько убедительнее. Далее, теория духа объясняет всю вселенную, а материализм нет, поэтому материалистическое объяснение нелогично. Собственно, к ответу на этот вопрос сводятся все философские системы. Здесь мы имеем дело с поиском в более тонкой и философской форме ответа и на вопрос о природной чистоте и свободе: одни утверждают, что первое иллюзорно, другие — что второе. Мы, конечно, считаем, что иллюзорно человеческое рабство, подчиненность.
Решение, предлагаемое философией веданты, заключается в следующем: человек свободен по природе, он не подчиненное существо. Более того, опасно само предположение о нашей порабощенности, ибо оно гипнотизирует человека. Как только вы говорите себе: я не свободен, я слаб, я беспомощен,— вы набрасываете цепь на себя. Не говорите это, не смейте об этом думать. Я слышал рассказ о человеке, который жил в лесу и с утра до ночи твердил: «Шивохам! Я — Благословенный!» Однажды на него напал тигр, но люди, которые видели это с другого берега реки, услышали, как человек буквально из пасти тигра воскликнул: «Шивохам!» Таких людей немало. Есть люди, благословляющие своих врагов, когда те убивают их: я есть Он, я есть Он, и ты тоже. Это и есть позиция силы. Вместе с тем, есть много прекрасного и в дуалистических религиях, прекрасна идея Богочеловека, отделенного от природы, которому можно любовно поклоняться. Эта идея подчас дает огромное утешение. Но, утверждают философы веданты, утешение подобно опиуму, и в конечном счете оно ослабляет человека, а миру сейчас более чем когда бы то ни было прежде нужна сила. Слабость есть причина всех мирских страданий, утверждают философы веданты. В слабости источник всех бед. Мы несчастны, когда мы слабы. Мы лжем, крадем, убиваем, совершаем другие преступления из-за того, что мы слабы. Мы умираем оттого, что слабы. Где нет слабости, там нет ни смерти, ни страдания. Мы страдаем от собственного непонимания. Отриньте непонимание, и страдания не станет. Все это очень просто, совсем просто. Запутанные философские дискуссии и интеллектуальная акробатика приводят нас к простейшей религиозной идее.
Монистическая веданта есть простейшая форма Истины. Проповедь дуализма была самой большой ошибкой, допущенной в Индии и повсюду, поскольку последователей дуализма меньше занимали высшие принципы, чем процесс, который весьма запутан. Многих пугали философские и логические выводы монизма, им казалось, что выводы эти не могут иметь универсального применения, что они непригодны в повседневной практике, что такого рода философия послужит оправданием для распущенности.
Я не верю, что идеи монизма ведут к распущенности и слабости. Напротив, у меня есть все основания полагать, что они только и могут помочь правильно жить. Если они истинны, то зачем людям пить из лужи, когда рядом течет река жизни? Если человек действительно чист и прекрасен, почему не возвестить это немедленно всему миру? Почему не объявить это громогласно всем на свете, святым и грешникам, мужчинам, женщинам и детям, человеку на троне и тому, кто метет улицу?
Взять на себя такое кажется делом весьма внушительным, для многих даже устрашающим, но это не что иное, как предрассудок. Когда человек долго питается некачественной пищей или морит себя голодом, он может оказаться не подготовленным к хорошему обеду. Мы с детства привыкаем слушать разговоры, которые внушают нам слабость. Люди обыкновенно утверждают, что не верят в призраков, но только очень немногие действительно не испытывают странных ощущений в темноте. Предрассудки и суеверия сильны. И религиозные суеверия тоже. В этой стране найдутся люди, которые подумают, будто религии конец, если им сказать, что никакого дьявола не существует. Я от многих слышал: какая же может быть религия без дьявола? Какая может быть религия, если никто не указывает путь? Как можно жить, если некого слушаться? Нам недостает всего того, к чему мы приучены. Мы не в силах чувствовать себя счастливыми, если нас не одергивают на каждом шагу. Все те же предрассудки, все те же суеверия! Но как ни ужасно это может показаться, наступит время, когда мы все оглянемся назад и посмеемся над предрассудками, которые замутняли наши чистые и вечные души, и повторим с радостью, с уверенностью, с силой — я свободен, я всегда был свободен, я всегда буду свободен. Ведантистская идея единства и есть та идея, которая имеет право на существование. Завтра могут исчезнуть все священные писания. Имеет ли значение, пришла ли впервые эта мысль в голову еврею или жителю арктического региона, она истинна, а Истина вечна и сама учит нас, что не является достоянием ни одного человека, ни одного народа. Истина принадлежит всем — людям, животным, богам, и пусть все соприкоснутся с ней. Для чего наполнять жизнь страданием? Для чего позволять людям погрязать в суевериях? Я десять тысяч раз пожертвовал бы жизнью во имя того, чтобы двадцать человек отказались от своих суеверий. Но людей пугает эта Истина — и не только в Индии, но и там, где Истина проявила себя. Она хороша для отшельников, говорят люди, для тех, кто уходит в леса, им она подходит. Мы же, миряне, мы не можем жить без запугиваний и не можем жить без обрядов.
Дуализм достаточно долго правил миром, и вот — результат. Почему же не поставить новый эксперимент? Возможно, на принятие монизма потребуются века, но почему же не начать сейчас? Если даже двадцать человек удалось бы убедить в течение жизни — и то неплохо.
Жизненный опыт часто восстает против этой идеи. Легко сказать, что я чист и я благословен, но трудно доказать это жизнью. Верно, идеал бывает труднодостижим. Новорожденный ребенок видит небо невероятно высоко над собой, но можно ли это считать причиной, по которой нам не стоит поднимать глаза к небу? И станет ли нам легче, если мы окружим себя предрассудками? Если нам не дотянуться до нектара, значит ли это, что мы должны довольствоваться ядом? Если мы не можем сразу реализовать Истину, будет ли нам легче, если мы уйдем во тьму и поддадимся слабости и суевериям?
У меня нет предубеждения против многих форм дуализма, я возражаю только против такого дуалистического подхода, который внушает человеку неверие в себя. Человека, который готовится к физическому, умственному или духовному образованию, я всегда спрашиваю — силен ли он? Ощущает ли свою силу? Ибо я знаю, что только Истина придает человеку силы. Я знаю, что только в Истине — жизнь, что только сближение с реальностью делает нас сильными, и не достигнет Истины тот, кто недостаточно силен.
А потому все, что ослабляет ум человека, делает человека суеверным, делает его плаксивым, подталкивает его к поиску недостижимых чудес, к мистике и к фокусам,— все это мне неприятно, поскольку я вижу в этом потенциальную опасность. Такие мысли не приносят добра, такие вещи болезненны для ума, они ослабляют ум, ослабляют до такой степени, что со временем человек утрачивает способность к восприятию Истины и к жизни в соответствии с ней. Человеку необходимо быть сильным. Сила — лекарство от недугов мира. Сила — лекарство, необходимое бедным, когда они угнетены богатыми; лекарство, необходимое невежественным, когда их подавляют образованные; лекарство, необходимое грешникам, когда их терзают другие грешники. Ничто не придает человеку больше силы, чем идея монизма. Ничто не делает человека таким моральным существом, как идея монизма. Человек лучше всего трудится и полностью раскрывает свои возможности, когда вся мера ответственности лежит на нем. Я спрашиваю вас: как вы себя поведете, если я дам вам в руки младенца? Вся ваша жизнь мгновенно изменится, кем бы вы ни были, вы не будете думать о себе, пока у вас младенец на руках. Вы отринете все преступные мысли, пока с вас не снята ответственность, вы будете в это время другим человеком. Итак, если мы знаем, что сами отвечаем за себя, и никто другой, мы проявляем свои наилучшие качества, раскрываемся в наилучшем виде, пока нам не к кому тянуться, пока нет никакого дьявола, на которого можно возложить вину, нет доброго бога, на которого можно сложить нашу ношу. Человек один, он сам отвечает за себя, и он раскрывает весь свой потенциал. Я отвечаю за свою судьбу, за все доброе, что я сделаю, за все дурное тоже. Я чист, и я благословен. Мы должны отказаться от всех мыслей, которые заставляют нас усомниться в этом. «Нет для меня ни смерти, ни страха, нет для меня ни касты, ни веры, нет для меня ни отца, ни матери, ни брата, ни друга, ни врага, ибо я есмь абсолютная Жизнь, Знание, Блаженство, я — Блажен, я — Блажен. Я не связан ни добродетелью, ни пороком, ни радостью, ни скорбью. Паломничества, книги и обряды не связывают меня. Я не знаю ни голода, ни жажды, это тело принадлежит не мне, я не подчинен ни суевериям, ни распаду, от которых оно страдает, я есмь Существование, Знание, Блаженство, я — Блажен, я — Блажен»92.
Веданта говорит: это единственная молитва, в которой мы нуждаемся. Это единственный путь, который ведет к цели — напоминание себе и другим о нашей божественной природе. С повторением этих слов к человеку приходит сила. Кто спотыкался вначале, становится все сильнее и сильнее, его голос исполняется мощи, Истина завладевает сердцем, пульсирует в крови, укрепляет тело. Все ярче делается свет и разгоняет заблуждения, невежество тает слой за слоем, и наступает время, когда все исчезает, кроме сияющего Солнца.
88. Так называемая «махавакья» — «великое речение» Упанишад; Чхандогья-упанишады., VI, 8, 7 и др.
89. Арьяман в Авесте понимается как носитель злого начала. Арьяман в Ригведе — один из Адитьев, солнечных божеств. Оба образа восходят к эпохе индо-иранского единства.
90. Имеется в виду, скорее всего, Шанкара. Ему приписывается более трехсот произведений, хотя сейчас признаны безусловно его собственными работами только двадцать четыре. «Обретение собственного царства» можно соотнести с одной из тех книг, что ему приписывают,— «Свараджьясиддхи» (дословно: «Обретение своего собственного правления (власти), то есть достижение власти над самим собой)».
91. Имеются в виду буддисты (особенно ранние), приводящие пример с «огненными кругами» как типичный пример иллюзии. Согласно их учению, мир строится из пространственно-временных единиц, мгновенно возникающих и тотчас же разрушающихся.
92. Приведенный текст в самом общем виде можно соотнести с Вивекачудамани Шанкары (220—222). Однако вводятся уточняющие слова, соотносимые с мировоззрением самого Вивекананды. «Касты», «суеверия» — с таким смыслом эти слова не могли употребляться Шанкарой по самому духу его учения.
|
|