Свами Вивекананда
ВДОХНОВЕННЫЕ БЕСЕДЫ

Четверг, 11 июля

Ни одна тварь не может развиваться без материнской любви. Как нет ничего чисто-физического, так нет и чего-либо чисто-метафизического: первое является предпосылкою второго, объясняет его.

Все тексты допускают, что за видимым миром существует еще невидимый, расхождения их сводятся лишь к природе этого последнего, тогда как, по утверждению материалистов, за видимым миром нет ничего другого. Затрагивая вопрос о сверхсознательном состоянии, все религии приходят к одному и тому же выводу. Индусы, христиане, магометане, буддисты, даже неверующие, при переходе за пределы плоти, испытывают совершенно одинаковое.

* * *

Чистейшее христианство в мире было основано в Индии Апостолом Томом приблизительно через двадцать пять лет после смерти Иисуса. В это время англо-саксы еще пребывали в диком состоянии, раскрашивая свои тела и живя в пещерах. В Индии одно время было около трех миллионов христиан, сейчас их приблизительно около миллиона.

Христианство часто пропагандируется силою меча. Как странно, что ученики столь кроткой Души совершают столько убийств!

Три религии миссионерства – буддизм, магометанство и христианство.

Три древние религии – индуизм, иудейство, парсизм (религия Зороастра) – никогда не стремились к обращению иноверцев в их веру. Например, буддизм, никогда никого не убивавший, обратил в свою веру три четверти всего населения земли, и это только силою кротости.

В интеллектуальном смысле буддисты были всеразрушителями, доводя свое учение до самых крайних умозаключений логики. Точно так же и адвайтисты выработали свое учение до логичного конца и достигли познания Абсолюта, т.е. единственно-единой Основы, являющейся первоисточником всех проишедших из нее явлений. Как буддисты, так и адвайтисты допускают как тождественно-нераздельное, так и многообразно-раздельное. Ясно, что одно из этих восприятий должно быть истинным, другое – ложным.

Нигилист видит действительность в том, что недействительно, тогда как реалист видит реальность в подлинности всего существующего: вот в чем спор, волнующий весь мир – вот в чем источник всех междоусобий.

Реалист вопрошает: "Каким же способом может нигилист получить представление о подлинности всего?" А как же объяснить то обстоятельство, что вращающийся светоч производит на нас впечатление круга? Нельзя уяснить себе движение иначе, как посредством точки опоры, покоя. Нигилист не в состоянии постигнуть обоснования представления, в сипу которого мы утверждаем, что за миром видимым таится еще что-то; равным образом, не может идеалист уяснить себе, каким таким способом Одно могло вдруг преобразоваться во множество. Единственно возможное разъяснение можно найти вне чувственного мира; нам необходимо вознестись до сверхсознания, до состояния, ничего общего не имеющего с миром чувственных восприятий. Эта сила метафизического порядка и есть то орудие, которое является доступным идеалисту. Таким образом он имеет возможность убедиться на опыте в существовании Абсолюта.

Человек может раствориться в Абсолюте и затем снова вернуться к своему человеческому состоянию. Следовательно, дилемма решена, первым долгом для него лично, а затем и для других, ибо он в состоянии указать и другой путь. Таким образом, религия начинается там, где кончается философия.

"Благо всего мира", впоследствии станет тем, что сейчас покоится для нас в сфере сверхсознания – и в будущем оно станет доступным для сознания каждого. Поэтому-то религия и есть высочайшее из всех заданий человека; и если человек всегда льнул к представлениям, так или иначе связанным с идеей религии, то он поступал так вследствие своей еще не осознанной интуиции.

Пусть религия, это громадная дойная корова, уже не раз лягалась – не беда: молока она даст много. Доящий корову не считается с ее ляганием. Религия – новая луна, зарождающийся "месяц осуществления" лучшего будущего. Итак, будем же питать ее, помогать ей расти, тогда она со временем, станет гигантом.

Царь "Желание" как-то сразился с царем "Знание". И как раз в то же самое мгновение, когда последний уже пал, у него родилось детище, "Веданта", и благодаря этому обстоятельству победа осталась за ним. Тогда Любовь (Бхакти) обвенчалась со Знанием, и с той поры их счастье не нарушалось.

Любовь сосредоточивает всю силу воли без всяких усилий, подобно тому, как это бывает, когда мужчина влюбляется в женщину.

Путь преданности естественен и приятен. Философия стремится насильственно вернуть горный поток к своему первоисточнику. Пусть этот способ стремительнее и быстрее, однако, он чрезвычайно труден. Философия говорит: "Преграждайте все". Преданность же восклицает: "Все отдайте потоку, во всем и всегда следуйте самоотречению". Правда, этот путь длительнее, но зато он легче и счастливее.

"Я – твой на веки вечные. Все, что бы я не делал – это творишь Ты. Понятия "Я", "Мое" для меня более не существуют".

"Нет у меня денег, которые я мог бы жертвовать; нет ума, чтобы чему-нибудь учиться; нет времени для практикования йоги: Тебе, о Сладчайший, отдаюсь я, Тебе предаю мысль мою и плоть".

Как бы ни было велико наше неведение или неправильное мнение, оно не в силах образовать преграду между душой и Богом.

Лучше умереть в поисках Бога, нежели умереть подобно псу, ничего не желающему, кроме падали.

Изберите себе идеал и пожертвуйте ему свою жизнь. Раз смерть до такой степени очевидна и неизбежна для нас, то ясно, что нет цели выше, как пожертвовать жизнью ради высокого принципа. Рано или поздно любовь дойдет до философии: тогда, после ведения, наступит Парабхакти (высшая преданность).

Знание стремится все подвергнуть критике и делает из всего много шума, тогда как Любовь говорит: "Бог сам явит мне Свою истинную природу" и принимает все как есть.

РАВВИЯ

Как-то к Раввин больной
Три святых пришли весной:
Малик да мудрец Гасан,
Гордость многих мусульман.

"Кто в молитвах чист и свят,
Тот и каре Божьей рад",
Так Гасан сперва сказал.
Дальше Малик продолжал:
"В ком к Учителю любовь.
Рад отдать и жизнь и кровь".

Раввия ж хитрей была:
Эгоизм она учла
В том, что молвил их язык,
И сказала: "Тот, кто лик Господа мог увидать,
Тот не станет повторять

И в мольбах не намекнет,
Что он кары крест несет".

(Персидское стихотворение)