Рудольф Штайнер
МИСТИКА НА ЗАРЕ ДУХОВНОЙ
ЖИЗНИ НОВОГО ВРЕМЕНИ

Разрешенный автором перевод Е. П. Машковцевой

То, что я хочу сегодня сказать, относится к вопросу:

«В чем религиозные исповедания обнаруживают нам, на совершенно определенных примерах, свою духовно-научную, или, скажем так, тайноведческую основу?»

Лишь совсем небольшой, но зато бесконечно важный отрывок из этой главы о тайноведческой основе религии хотел бы я сегодня вам сообщить. Вы увидите, что здесь речь идет о факте, известном всем, даже самым наивным людям нашей культуры; о духовном факте, скрывающем в себе глубочайшие истины и основания тайноведения, которые нужно только отыскать, чтобы увидеть, как мудро и таинственно переплетено все между собой в духовной жизни человечества.

Исходной точкой послужит нам вопрос о христианской молитве. Все вы знаете, что называется теперь христианской молитвой. Об этом уже часто говорилось здесь, и многие из теософов, конечно, спрашивали себя, как относится эта христианская молитва к теософскому миросозерцанию. Благодаря этому миросозерцанию участники теософского движения услышали за последние годы кое-что о другой форме, скажем мы, возвышения человека или человеческой души к божественно-духовным мировым силам: о медитации, о способе переживать в себе духовное содержание, что-нибудь из того, что дано нам великими духовными вождями человечества, или что-нибудь из духовного содержания великих культур, погружение в которые дает человеку средство сливаться на короткое время в душе воедино с божественно-духовными течениями в мире.

Кто медитирует, хотя бы самым простым образом, над какой-нибудь из медитативных формул, берущих начало от духовных водителей человечества, – медитирует и ставит перед собой, таким образом, в духе какую-нибудь формулу, какое-нибудь значительное мысленное содержание (вы знаете, что это не может быть любое мысленное содержание, но только такое, которое дано Учителями мудрости и согласия ощущений), – кто медитирует и дает этим формулам жить в своем сердце, тот переживает слияние с более высокой духовностью, его пронизывает более высокая сила, он живет в ней. Он создает прежде всего силу, чтобы укрепить ею свои обычные духовные силы, чтобы поднять, оживить их; и если у него достаточно терпения и выдержки, чтобы дать этой силе вливаться в себя до достижения, быть может, известной моральной и умственной крепости, то наступит мгновение, когда такое содержание медитации сможет пробудить глубокие силы, дремлющие в каждой человеческой душе. От простого морального укрепления и усиления и до высших областей ясновидения существуют всевозможные ступени, которые могут быть достигнуты подобным медитированием. Для большинства людей достижение более высоких ступеней ясновидческой способности есть только вопрос времени, терпения и энергии. Это медитирование рассматривается обыкновенно как более восточный способ возвыситься к своему Богу. На Западе, особенно в христианском сообществе, пользуются вместо него молитвой, – молитвой, при помощи которой христианин поднимается к своему Богу, при помощи которой он пытается получить в своем роде доступ в высшие миры.

Теперь мы должны прежде всего уяснить себе следующее: то, что в наше время рассматривается обычно как молитва, отнюдь не может быть сочтено молитвой в смысле первохристианском, и еще менее – в смысле самого Основателя христианской религии, Иисуса Христа. В действительно христианском смысле это совсем не молитва, когда какой-нибудь человек испрашивает себе у своего Бога что-нибудь, удовлетворяющее его собственные, личные, эгоистические желания. Когда кто-нибудь испрашивает или вымаливает исполнение своих личных желаний, то он, естественно, очень скоро теряет момент всеобщности и всеобъемлемости в даровании того, чего он стремится достигнуть посредством молитвы. Он предполагает, что Божество должно удовлетворить в особенности именно его желания. Крестьянину, который посеял те или иные плоды, нужен, может быть, дождь, а другому рядом с ним нужна, может быть, солнечная погода. Один молится о дожде, другой – о солнечной погоде; как же быть тогда божественному миропорядку и попечению? Не говоря уже о том, как быть божественному порядку и попечению, когда два войска стоят друг против друга, и каждое из них молится, чтобы ему была дарована победа, и каждое смотрит на свою победу как на единственно справедливую. Здесь тотчас же видно, как мало в такой молитве, вытекающей из личных желаний, вселенскости и всеобщей человечности, а также и то, что исполнение ее Богом может отвечать только одной части просящих. Молясь таким образом, забывают молитву, в которой Иисус Христос дал основное настроение, которое должно господствовать в каждой молитве, – забывают молитву, которая гласит: «Отче, да минует Меня чаша сия, однако не Моя воля, а Твоя да будет». Это – основное настроение христианской молитвы. О чем бы ни молились и чего бы ни спрашивали, во всем должно жить это основное настроение как светлый сопутствующий тон в душе молящегося, если только он хочет молиться по-христиански. Тогда молитвенная формула для человека явится только средством, чтобы подняться в более высокие духовные области, чтобы мочь почувствовать в себе Бога. Но тогда эта молитвенная формула не будет содержать в себе никакого эгоистического желания или побуждения воли, по слову: «Не Моя воля, но Твоя да будет». Результатом ее будет подъем и внутреннее погружение в этот божественный мир. Когда бывает достигнуто это душевное настроение как настоящее настроение молитвы, то христианская молитва оказывается тем же самым – только с преобладанием чувства, – что и медитация: первоначально христианская молитва и была не чем другим, как именно медитацией. Медитация носит только более мыслительный характер, и в ней человек пытается достигнуть, опираясь на мысли великих вождей человечества, созвучия с проходящими через мир божественными течениями. В молитве достигается то же самое, но на пути, который характеризуется преобладанием чувства.

Таким образом, мы видим, что как в молитве, так и в медитации ищут того, что можно назвать соединением души с проходящими через мир божественными течениями – того, что на высшей ступени является так называемой unio mystica, мистическим соединением с Божеством. Начало его в молитве, начало его и в медитации. Никогда не мог бы человек соединиться со своим Богом, никогда не мог бы он вступить в союз с высшими духовными существами, если бы он сам не был излиянием этого божественно-духовного Существа.

Человек, как мы все это знаем, имеет двоякую природу. В нем есть прежде всего те четыре члена человеческого существа, о которых мы уже не раз упоминали: физическое тело, эфирное или жизненное тело, астральное тело и Я. Затем в Я человек имеет зачаток будущего: Манас, Будхи и Атма, или, Самодуха, Жизнедуха и Духочеловека.

Если мы хотим правильно понять связь этих двух сущностей, то мы должны несколько вернуться назад, ко времени возникновения человечества. Вы знаете из предыдущих лекций, что человек, каков он есть теперь, представляет собою согласный союз двух сущностей: трех зачатков будущего: Манаса, Будхи, Атма, или трех высших членов и четырех низших членов: физического тела, эфирного тела, астрального тела и Я; и что он развился как таковой человек в отдаленнейшем прошлом, которое мы называем лемурийской эпохой Земли. – Если мы вернемся назад, минуя нашу теперешнюю расу, к греко-римской, египетско-ассирийско-халдейской и вплоть до персидской и индийской рас, и если мы углубимся затем все дальше и дальше назад, мы придем постепенно к великому атлантическому потопу, о котором упоминается в сказаниях всех народов, – и мы придем тогда к нашим предкам, которые жили в стране, лежавшей между Европой и Америкой и называемой нами Атлантидой. Углубляясь еще дальше назад, мы приходим еще к другим предкам, которые жили в древнейшие времена в стране, лежавшей тогда между Австралией и Индией. Лишь в середине этой эпохи соединилось то, что мы называем высшею троицею человека (Самодух, Жизнедух и Духочеловек), с тем, что мы называем низшими членами человеческой природы (с физическим телом, эфирным телом, астральным телом и Я).

Мы представим себе это правильно, если будем мыслить так: в то время, в лемурийскую эпоху, еще не было на этой земле физического человека в нашем смысле как существа высшего; существовала только как бы высшая животная оболочка нашего современного человека, существо или совокупность существ, состоявших в то время из четырех низших членов человеческой природы. То, что является высшей сущностью человека, то вечное в человеческой природе, которое в грядущем будет развиваться все дальше и дальше через три зачатка: Манас, Будхи, Атма, – оно покоилось дотоле в лоне Божества. Если вы хотите наглядно – хотя и несколько тривиально – представить себе этот факт, как он происходил в то время, представьте себе, что все люди, живущие теперь во всем человечестве, строили себе до того мгновения тела, позволявшие им принимать в себя человеческую душу, подобно тому как губка может вбирать в себя воду.

Представьте себе сосуд с водой. В этой воде вы никак не можете различить, где кончается одна капля и где начинается другая. Но представьте себе теперь некоторое количество маленьких губочек, погруженных в эту водную массу: каждая из губочек всосет в себя часть этой водной массы. То, что было перед тем в сосуде как единая водная масса, теперь распределено на множество губочек. Так было в то время и с человеческими душами, если нам будет позволено употребить это тривиальное сравнение. До тех пор они покоились несамостоятельно в недрах божественного Перводуха, без индивидуальности, но потом они были впитаны человеческими телами и через это индивидуализировались, как вода при помощи губок. То, что впитали тогда в себя отдельные тела, наши четыре низших члена, – это продолжало жить далее вплоть до нашего времени, развиваясь все более, и будет продолжать жить и еще далее в будущем, и будет развиваться все выше и выше. В так называемой духовной науке или тайноведении это всегда называлось высшею троицею; и как схема для этого человека, возникшего в середине лемурийской расы, были выбраны – а именно в пифагорейской школе – треугольник и квадрат, так что для всего состава человека получается следующая схема:

Но можно рассматривать, как вы теперь легко себе представите, это высшее, это вечное, которое проходит через все воплощения, – с двух точек зрения. Можно рассматривать его, с одной стороны, как исконно вечную составную часть человечества, но с другой стороны – и как часть божественного Существа, отданную Им тогда как часть или как каплю своего собственного содержания и погруженную теперь в четырехчленный человеческий сосуд; таким образом, то, что покоится теперь в нас, людях, есть капля Божества, индивидуализировавшаяся и ставшая самостоятельной. Так приходите вы к признанию, что три высших члена человеческой природы, ее вечное, можно рассматривать не только как три высших начала человеческой природы, но и как три начала в самом Божестве. Дело обстоит, следовательно, так, что три высших члена человеческой природы представляют собою одновременно и три низших члена ближайшего к человеку Божества. Если бы вы захотели перечислить начала тех Божеств, которые отдали тогда человечеству его каплю души, то вам пришлось бы – между тем как у человека вы начинаете с физического тела, переходите затем к эфирному телу, астральному телу и Я, поднимаетесь к Манасу, и так до Атма, – вам пришлось бы начать с Манаса, перейти к Будхи и Атма и подняться дальше к таким началам, которые лежат еще выше Атма и о которых современный человек может составить себе представление, лишь ставши учеником Посвященных. Таким образом, вы видите, что три начала человека, которые он заключает в себе как свое содержание, мы можем рассматривать как три божественных начала.

Теперь мы попробуем постигнуть их не как человеческие, но как божественные начала, и описать их согласно их природе. То высшее начало, которым в человеке является Атма и которое оно разовьет в конце своего земного или, скажем мы, своего теперешнего планетарного пути, мы можем охарактеризовать в смысле духовной науки или тайноведения, сравнив его основную сущность с тем, что современному человеку известно пока еще только в намеке – а именно с тем, что человек имеет в себе как волю. Основной характер этого высшего божественного начала в человеке носит черты воли или своего рода воления. То, что выработано в настоящее время слабее всего во внутреннем существе человека, а именно его воля, – это будет в грядущем, когда человек поднимется все выше и выше, его главнейшим и высшим началом.

В настоящее время человек есть главным образом существо познающее, и его воля является еще в сущности ограниченной с самых разнообразных сторон. Человек может понимать мир вокруг себя до известной степени в его целом. Но подумайте, как мало из того, что он может понимать, может он также и хотеть; как мало имеет он власти над тем, что может познавать. Но чего у него еще нет в настоящее время, это принесет ему будущее; его воля будет все могущественнее и могущественнее, пока он не достигнет своей великой цели, которую в тайноведении называют великой Жертвой. Она состоит в том могуществе воли, когда волящее существо бывает в состоянии вполне отдать себя; отдать не только то малое, что может отдать человек с его слабыми силами чувства и воли, но отдать все бытие; когда он может излить себя как существо, проникающее вплоть до вещественного.

Вы получите представление о том, что здесь разумеется под великой Жертвой, этим высшим выражением воли в божественной природе, если вы представите себе следующее: подумайте, что вы стоите перед зеркалом и ваш образ глядит на вас из зеркала. Этот образ – иллюзия, совершенно похожая на вас. Подумайте далее, что вы умерли через то, что пожертвовали вашим собственным бытием, вашим чувствованием, мышлением, вашим существом, чтобы оживить этот образ, сделать этот образ тем, чем вы являетесь сами. Пожертвовать самим собою и передать образу свою жизнь, это есть то, что тайноведение всех времен называло эманацией, истечением. Если бы вы могли это сделать, вы увидели бы, что вас уже больше нет, – ибо вы отдали все для пробуждения жизни и сознания в образ.

Когда воля достигла такой ступени, что она в состоянии совершить то, что называется великою Жертвою, тогда она создает, творит вселенную, великую или малую, и эта вселенная есть отражение, которое получает свою задачу через существо самого творца. Этим мы охарактеризовали, что такое творческая воля в божественном Существе. То, что нам предстоит охарактеризовать как второе начало в Божестве, поскольку оно влилось в человечество, это также дано уже в этом сравнении: это – само отражение.

Перенеситесь со всей живостью в некое Божество, которое, творя мир, является средоточием вселенной. Если вы здесь, в этом пространстве, представите себе точку, окруженную, вместо этих шести стен, отражающей с внутренней стороны шаровой поверхностью, тогда вы увидите себя отраженными во все стороны, как средоточие. Перед вами образ Божества как средоточия Воли, Божества, которое отражается во все стороны, и это зеркало есть одновременно и образ самого Божества, и вселенная. Ибо что такое вселенная? Она не что иное, как зеркало сущности Божества.

Но вселенная живет и движется, и это происходит оттого, что Божество эманирует, когда Оно приносит великую Жертву, когда Оно отражает свою вселенную, – как мы только что наблюдали это на примере оживления отражения.

Вся вселенная оживлена вселенской Волей, выражающейся в бесконечном многообразии. Этот процесс создания бесконечного многообразия, бесконечного умножения, это повторение Божества, во всякой духовной науке или во всяком тайноведении называется в противоположность Воле – Царством. Воля есть, таким образом, средоточие, а зеркало Воли есть Царство; так что вы можете сравнить Волю с Атма, с Духочеловеком, а Царство или зеркало Воли – с Будхи или с Жизнедухом. Но это Царство таково, что оно повторяет в бесконечном многообразии сущность божественного. Взгляните на это Царство во всей его окружности, поскольку оно есть наше царство, наше многообразие, наша вселенная, – взгляните на него в его видимой части, в минералах, растениях, животных и людях. В каждом из этих отдельных существ проявляется Царство, и это смутно чувствуется еще и теперь в выражении нашего языка, поскольку эти великие области нашей вселенной называются царствами: минеральным царством, растительным царством и животным царством. То же самое и при рассмотрении отдельных частностей: все эти частности оказываются божественной природы. Во всех них природа отражается именно так, как отразилось бы средоточие в полом шаре. Таким же образом и человек, взирающий на мир в духе тайноведческого исследования, видит в каждом минерале, в каждом растении, в каждом животном и каждом человеке отражение Бога, выражение и отпечаток божественного. В расположенных по бесконечным ступеням и бесконечно многообразных существах является в Царстве Божество, и в духе тайноведения различают отдельных существ – когда стоят на такой высокой ступени, с которой могут рассматривать их как излияние божественного – тем, что дают им их имена. Имя есть то, что человек мыслит затем как отдельное существо; оно есть то, чем отдельные члены этого великого многообразия отличаются друг от друга; оно есть третье из трех высших человеческих начал, проистекающих из божественного, и отвечает Манасу или Самодуху. – Так учило тайноведение различных религий, наивно учило тому, что излилось из Божества, и влилось в вас, и стало вашим вечным образом.

Если вы хотите разобраться в том, к чему вы должны подняться в конце, то вы найдете, что оно носит черты Воли.

Если вы хотите подняться к тому, что есть носитель этой Воли, этого Атма, – подняться к Будхи, то в божественном оно представляет собою Царство.

И если вы хотите подняться к тому, что вы познаете в именах, понятиях и идеях вещей, то в божественном это представляется как Имя.

То, что мы теперь рассмотрели, есть древнее учение, гласящее, что из Имени, Царства и Воли состоит тот член Божества, который влился как вечная часть в человеческую природу. Так познали мы как часть божественного то, что называется высшею троицей человека.

Чтобы дополнить наше рассуждение, бросим еще взгляд на четыре низших члена преходящего человека. О трех высших членах мы знаем, что на них можно взглянуть собственно и с другой точки зрения, рассматривая их как члены Божества. Подобным же образом и четыре низших члена человеческого существа мы можем рассматривать и как члены преходящего мира, и как члены человека.

Взгляните на физическое тело. Оно состоит из тех же веществ и из тех же сил, как и окружающий нас, по-видимому, безжизненный мир. Это физическое тело не могло бы существовать, если бы к нему не притекали постоянно вещества и силы из окружающего его физического мира и если бы они не восстановляли его все снова и снова. В сущности, физическое тело есть только место постоянного прохождения всего, что мы имеем в нем. Вытекают и втекают вещества, которые в сущности совершенно так же образуют внешнюю вселенную, как они временно пребывают и в нас. Здесь уже не раз упоминалось, что в течение семи лет весь вещественный состав человеческого тела обновляется. Сейчас ни в одном из вас нет тех веществ, которые были в вас десять лет тому назад. Человек все снова и снова обновляет вещество своего физического тела. То, что было некогда в нас, теперь находится совсем в другом месте, вовне, в природе, и совсем другое вошло в нас. Жизнь тела обусловливает постоянное вхождение и выхождение вещества.

Подобно тому как мы рассматривали три высших члена человеческой природы как части Божества, так можем мы рассматривать и четыре части низшей человеческой природы как части природы божественной.

Физическое тело мы можем рассматривать как часть вещественной части нашей планеты; его состав взят от нашей вещественной планеты и возвращается опять к ней. При рассмотрении эфирного тела мы должны взглянуть на него равным образом как на часть того, что нас окружает здесь; точно так же и астральное тело.

Рассмотрим жизненное, или эфирное, тело и астральное тело в их взаимной связи. Вы знаете, что астральное тело – носитель всех живущих в человеке влечений, желаний и страстей, носитель всего, что приливает и отливает в человеческой душе как ее радость, наслаждение и страдание; что же касается жизненного, или эфирного, тела, то оно представляет собою более постоянные, более длительные душевные свойства и является их носителем.

Я уже не раз сравнивал развитие жизненного, или эфирного, тела с движением часовой стрелки, а астрального тела – с движением минутной стрелки; я обращал ваше внимание на то, что если вы припомните все, что вы узнали и пережили восьмилетним ребенком, и сравните с тем, что вы знаете и пережили теперь, то вы заметите большую разницу. Вы бесконечно многому научились, восприняли множество представлений; многое из того, что вы тогда делали, прошло перед вашей душой в переживаниях радости и горя, и прошло не только перед нею, но и через нее. Но сравните это теперь с тем, чем является ваш темперамент, ваш характер, ваши постоянные склонности, и тогда вы убедитесь, что если в восемь лет вы были вспыльчивым ребенком, то, вероятно, остались таким же и теперь. Большинство людей сохраняет, таким образом, в течение всей своей жизни заложенные в основании их существа черты. Здесь уже не раз подчеркивалось, что тайноведческое обучение состоит не в теоретическом заучивании, а в том, что человек подвергает развитию обычно столь неподвижные, сложившиеся формы эфирного тела. Ученик сделал уже много, если он изменил одну из этих черт своего темперамента или своих основных наклонностей и тем самым передвинул стрелку вперед несколько быстрее, чем это произошло бы иначе.

Все, что так медленно развивается, – все постоянные наклонности, постоянные черты темперамента, постоянные привычки, – все это коренится в эфирном, или жизненном, теле; все же то, что сравнительно быстро меняется, подобно минутной стрелке часов, – коренится в астральном теле.

Если вы теперь примените это к окружающему человека, к нашей жизни во внешнем мире, вы увидите, что посредством ваших привычек, темперамента, постоянных наклонностей вы будете связаны с вашей эпохой, вашим народом, вашей семьей. Те самые свойства, которые человек имеет в себе как пребывающие и постоянные, мы найдем не только в нем, но и во всех, с кем он так или иначе связан, то есть в его семье, в его природе и т. д. Отдельных членов какого-нибудь народа можно узнать по тому, что у них общие привычки и темпераменты. Этот основной стержень человеческих наклонностей и привычек, который надо изменить, если человек хочет пройти высшее духовное развитие, – и есть то, что составляет тогда его высшее существо. О таком человеке говорят тогда, что он не имеет отечества, так как он должен изменить свое эфирное тело, посредством которого он бывает связан со своим народом.

Таким образом, если мы рассмотрим нашу совместную жизнь в сообществах, в которые мы поставлены нашим рождением, то мы найдем, что свойства, благодаря которым мы принадлежим к семье или к народу и чувствуем нечто родственное с прочими членами этого народа, оказываются сходными вообще с теми свойствами, которые живут в нашу эпоху. Подумайте, как мало вы могли бы понять друг друга, если бы перед вами предстал кто-нибудь, принадлежащий к древнему греческому народу. Его эфирное тело слишком отличается от эфирного тела современного человека. Благодаря общим свойствам в эфирном теле люди понимают друг друга. Но то, благодаря чему люди выделяются из общей среды, то, благодаря чему они составляют нечто отдельное в семье или в народе и делаются отдельными, самостоятельными существами, а не только французами или немцами или членами своей семьи, но именно отдельными членами народа и семьи и т.д., способными перерасти совокупность признаков своего рода, все это коренится в астральном теле, носитель всего этого – астральное тело. Астральное тело заключает в себе, таким образом, скорее черты индивидуального, личного.

Совершая, таким образом, какой-нибудь проступок, благодаря своему эфирному, или жизненному, телу человек может скорее согрешить против своих собратий, пренебречь скорее своими общественными обязанностями, простирающимися от человека к человеку и обусловливающими общественную жизнь людей. Грехи же, которые носят более индивидуальный характер и благодаря которым человек прегрешает только как особая личность, – это проступки, вызываемые свойствами астрального тела.

Всюду в тайноведении то, что является прегрешением против общественности, что проистекает как ошибка из эфирного тела, определялось издавна как вина или долг. Обыкновенное, тривиальное слово «долги» имеет совершенно такое же происхождение, как и нравственное слово «долг», обозначающее то, что мы морально задолжали другому. Вина, следовательно, есть нечто такое, что проистекает от погрешностей эфирного тела; то же, что как погрешность связано с астральным телом, называют искушением. Искушение есть то, благодаря чему отдельный человек возлагает на себя личный грех. Теперь остается еще погрешность самого Я, личности в собственном смысле. Эта погрешность Я, то, благодаря чему Я в отдельности может пасть, указано в мифе о рае; в те времена, когда душа человека спустилась из лона Божества и впервые вступила в земное тело, т. е. была впитана земным телом, как губкою капля воды, тогда высшая душа человека достигла самости, своего Я-бытия.

Эта высшая душа, эта самость, может совершать ошибки внутри Я. Человек может пасть не только через погрешности эфирного и астрального тела; существует еще другая основная возможность грешить, обусловленная тем, что человек вообще достиг самостоятельности. Чтобы постепенно сознательно подняться к свободе и самостоятельности, человек должен был пройти через самоугодие и эгоизм. Он спустился как душа, которая была членом Божества, не могущего впасть в эгоизм. Никогда член какого-нибудь организма не воображает себе, что он есть нечто самостоятельное. Если бы, например, палец вообразил себе это, он оторвался бы и засох.

Эта самостоятельность, до которой человек должен развиться и которая получит свое полное значение лишь тогда, когда основной чертой самостоятельности будет самоотверженность, никогда не смогла бы возникнуть, если бы она не произошла из самоугодия.

Самоугодие вступило в человеческое тело, и через это человек стал самоугодливым, эгоистическим существом. Мы видим, как Я следует всем влечениям и наклонностям тела. Человек поедает своего ближнего, он следует всевозможным влечениям и желаниям, он совершенно погряз в своем земном сосуде, как капля воды, впитанная губкой.

Что человек может погрешать, став таким самостным, в собственном смысле слова самостоятельным существом, – это и указывается в мифе о рае. Между тем как раньше он черпал из всеобщего, подобно капле, находящейся еще в воде и черпающей свою силу из общей водной массы, так теперь он имеет все свои побуждения в себе самом.

В мифе о рае это обозначается вкушением яблока; и недаром – ибо все действительные значения слов, поскольку они принадлежат к тайноведению, имеют глубокую внутреннюю связь, – недаром в латинском языке malum означает и «зло», и «яблоко». Слово «зло» никогда не применяется в тайноведении ни для чего другого, как только для прегрешения, исходящего из Я.

Таким образом, зло есть прегрешение, исходящее из Я; долг (вина) есть прегрешение, совершаемое эфирным телом в общественной, в совместной жизни с людьми. И искушение есть то, что может произойти с астральным телом, поскольку оно способно на личную, индивидуальную погрешность.

Итак, прегрешение эфирного, или жизненного, тела есть долг (вина). Прегрешение астрального тела есть искушение. Прегрешение Я есть зло.

Рассматривая отношения четырех низших членов человеческой природы к окружающему миру, к окружающему планетарному телу, мы видим, что физическое тело постоянно принимает в себя физическое вещество в виде пищи и тем поддерживает свое существование. Мы видим, что жизнь жизненного, или эфирного, тела в конечном обусловливается для человека поддержанием общности со своими собратьями, в сообществе которых он вырос; мы видим, что астральное тело поддерживается тем, что не поддается искушению, и мы видим, наконец, что Я поддерживается и правильно проходит свое развитие тем, что не подпадает так называемому злу.

Теперь представьте себе всю эту человеческую природу, низшую четверицу и высшую троицу, перед вашей душой, так что вы можете сказать себе: в отдельном человеке живет божественная капля, и развитие человека направлено к божественному, к отпечатлению его глубочайшей внутренней природы. Если он отпечатлел эту глубочайшую внутреннюю природу, то путем постепенного развития он претворил свое собственное существо в то, что в христианстве именуется «Отцом». То, что покоится сокровенно в человеческой душе, то, что предносится человечеству как великая цель, это – Отец на небесах. – Если человек хочет развиться до этого, он должен иметь силы доразвить свою высшую троицу и низшую четверицу до такой точки, чтобы они правильным образом сохраняли его физическое тело; эфирное, или жизненное, тело должно жить с людьми так, чтобы было заглажено все живущее в нем как долг (вина); астральное тело не должно побеждаться искушением, а тело Я – злом. Человек должен стремиться ввысь, к Отцу на небесах, посредством трех высших членов, посредством Имени, Царства и Воли. Имя должно ощущаться таким, чтобы оно святилось. – Взгляни на вещи вокруг себя: в своем многообразии они суть выражение Божества; когда ты произносишь их имена, ты постигаешь их как члены в божественном миропорядке. Все, что ни есть в твоем окружении, пусть будет для тебя святым, и в имени, которое ты даешь ему, умей видеть нечто такое, что делает его членом божественного Существа. Святи его и врастай в Царство, которое есть излияние Божества, и развивайся ввысь, к той Воле, которая есть Атма, но в то же время и член Божества.

Теперь представьте себе человека, всецело погруженного в медитацию в смысле описанного развития, и этот смысл, эти семь членов развития, ему надо сочетать в семи прошениях молитвы. Как скажет он тогда?

Чтобы выразить то, что должно быть достигнуто этой молитвой, он, прежде чем произнести семь прошений, скажет: «Отче наш, который на небесах». Этим указывается на глубочайшую душевную основу человеческой природы, на самое внутреннее существо человека, принадлежащее по христианской эзотерике к духовному царству. Три первых прошения относятся к трем высшим членам человеческой природы, к божественному содержанию человека: «Да святится Имя Твое, да приидет Царство Твое, да будет Воля Твоя».

Затем мы переходим от духовного царства к царству земному: «Да будет Воля Твоя, на небе как и на земле». – Четыре последних, прошения относятся к четырем низшим членам человеческой природы.

Что скажем мы о физическом теле, чтобы оно сохранилось в планетарной жизни? «Хлеб наш насущный дай нам на сей день».

Что скажем мы об эфирном, или жизненном, теле? «И прости наши долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». – Заглаживание того, что происходит благодаря прегрешениям эфирного, или жизненного, тела.

Что скажем мы в отношении астрального тела? «Не введи нас в искушение».

И что скажем мы в отношении Я? «Избави нас от лукавого (от зла)».

Таким образом, в семи прошениях «Отче наш» вы видите не что иное, как выражение человеческой души, – когда она правильно поднимается ввысь, – испрашивающей от божественной Воли приведения отдельных частей человека к такому развитию, чтобы человек нашел свой правильный жизненный путь во вселенной, чтобы он правильно развил все части своей природы. «Отче наш» есть, следовательно, такая молитва, посредством которой человек в необходимые для него мгновения должен подниматься к смыслу развития своей семичленной человеческой природы; эти семь прошений, возникая даже в самом простом человеке, который их совершенно не понимает, тем не менее являются выражением теософского воззрения на природу человека.

Все медитативные формулы, существовавшие когда-либо в великих религиозных обществах, возникли из тайноведения. Возьмите все настоящие молитвы и разберите их слово за словом, и вы никогда не найдете в них лишь произвольно нанизанных друг за другом слов. Никогда не бывает так, чтобы люди следовали в них только смутному влечению и нанизывали друг за другом прекрасные слова: нет, великие мудрецы черпали молитвенные формулы из учений мудрости, которые ныне называются теософией. Нет ни одной настоящей молитвенной формулы, которая не родилась бы из великого познания, и великий Посвященный, Основатель христианства, Иисус Христос, в то мгновение, когда Он учил этой молитве, имел в виду семь членов человеческой природы, – дал в своей молитве выражение этой семичленной природы человека.

Так построены все молитвы; если бы они не были построены так, то у них не было бы силы действовать на протяжении тысячелетий. Только таким образом построенное обладает силой действовать и в простом человеке, совсем не понимающем даже смысла слов.

Сравнение того, что живет в душе человека, с тем, что совершается в природе, еще больше уяснит нам это. Взгляните на растение: оно вас восхищает, и вам не нужно ничего знать о великих всемирных законах, которые его произвели. Растение существует, и вы можете возвыситься, глядя на него; оно не могло бы быть создано, если бы в него не излились извечные законы. Простой ум не нуждается в познании этих законов; но для создания растения необходимо было, чтобы оно произошло из этих законов. Чтобы молитва была действительной молитвой, ей нельзя быть произвольно сочиненной; надо, чтобы она произошла из извечных законов мудрости, подобно тому как из извечных законов мудрости происходит растение. Никакая молитва не будет иметь действительного значения как для разумных, так и для неразумных, если она не произошла из извечной мудрости.

В настоящее время для людей, так долго взиравших на растение и назидавшихся на нем, настала пора, когда они могут быть приведены к исполненному мудрости содержанию закона. В течение двух тысячелетий христианин молился так, как простой человек смотрит на растение. В будущем он будет познавать силу молитвы из глубокой первомудрости, откуда излилась молитва. Все молитвы – особенно же основная молитва христианской жизни «Отче наш» – суть выражение этой первомудрости; и как свет являет себя в мире в семи красках, а звук в семи тонах, так и семирично восходящая к Богу человеческая жизнь выражается в семи различных чувствах возвышения, относящихся к семичленной природе человека, в семи прошениях молитвы «Отче наш». – Так «Отче наш», для души теософа, становится выражением семичленного человека.

Рождество.

Размышление из жизнемудрости (Vitaesophia)
(По рождественской лекции,
прочитанной 13 декабря 1907 г.)

Разрешенный автором перевод

Мои дорогие друзья!

Теософия, верно и глубоко понятая, будет все больше и больше вводить человека в непосредственную жизнь, к которой он не приближается – как обычно думают – благодаря материалистическому образу мыслей, а от которой он благодаря ему отчуждается.

Это положение часто высказывалось здесь и в других местах, при том или ином случае, чтобы охарактеризовать миссию теософского движения. Но современный человек вряд ли встретит его очень сочувственно; ибо многочисленные наши современники ведь держатся мнения, что действительную жизнь – то, что они называют «жизнью», – нужно искать в чем-то совсем ином, а не в том, что может дать теософия; и они, конечно, думают также, что теософия меньше всего может быть призвана привести человека к деятельной, практической жизни. Но она это все-таки сделает. Она сделает это в малом – сделает и в самом великом! Теософия будет в состоянии – если те, что занимаются общественными или иными делами, будут проникнуты ею, – разрешить все великие вопросы современности таким образом, каким они должны быть разрешены, чтобы человечество получило возможность жить полной жизнью. Все многочисленные искажения, все нездоровые условия нашего времени, все что называют «вопросами современности», все, что теперь, с той или иной точки зрения, пробуют разрешить дилетантски, все это сможет быть плодотворно использовано, если наши современники соблаговолят проникнуться теософской истиной. – Однако это не должно нас теперь особенно занимать; этого надо было только коснуться.

Сегодня теософия должна занимать нас больше со стороны чувства и ощущения. Перед нашей душой должна скорее предстать мысль о том, как при более глубоком, исполненном чувства, восприятии жизни человеку как раз в такие дни, как сейчас, наше существование должно казаться особенно отвлеченным, пустынным, рассудочным и логическим. В такие дни, когда наступает один из великих праздников Рождества, Пасхи или Духова Дня, – мы видим, как люди еще продолжают удерживать внешние формы, некоторые внешние обычаи этих праздников. Но очень мало остается того, что живо чувствовали в такие дни в своей душе наши предки. Того глубокого, пронизывающего душу потока чувств, который испытывали наши предки относительно связи человека со всем космосом и с его божественной подосновой. Эти чувства особенно оживали в такие праздники. Ибо эти праздники были чем-то реальным для души. Она ощущала в эти дни иначе, чем в продолжение остальных частей года.

Теперешний человек не имеет никакого представления о том, что проходило через души в те древние времена, когда с приближением конца года все короче становились дни и праздновалось Рождество Иисуса Христа; или – Воскресение Христа, когда покров снегов понемногу исчезал с земли и то, что земля скрывала под ним, выступало опять на поверхность. Наша жизнь только по видимости конкретна. В действительности, чувствования наших современников сделались отвлеченны, рассудочны, пусты. Люди идут по улицам и чувствуют от праздника Рождества обычно не больше того, как что это праздник подарков; а то, что они чувствуют еще сверх этого, стоит лишь в незначительной связи с теми глубокими ощущениями, которые в такие дни пронизывали наших предков. Человек потерял связь с жизнью. Снова достигнуть этой эпохи в жизни чувства – вот миссия теософии.

Кто занимается лишь понятиями и идеями – а это и называют обычно теософским мировоззрением, – тот понял из теософии лишь очень малую долю. Ее понял лишь тот, кто знает, что весь мир чувств и ощущений человека должен будет стать иным, когда теософия вживется в сердца и души; и то, что на короткое время стало отвлеченным, значение чего на короткое время было забыто, глубокий смысл наших праздников, встанет снова живым перед душой, когда это тесное внутреннее отношение ко всему окружающему миру снова охватит человека так, как оно может охватить его благодаря теософскому мировоззрению.

Уже не раз в подобном случае нас занимал более глубокий смысл праздника Рождества. Сегодня он должен занять нас еще с новой стороны. Сегодня это должно произойти так, что мы сначала уясним себе, как влияют теософские мысли и идеи на наш мир ощущений, как они фактически сделают человека чем-то совсем иным, нежели он есть теперь; чем-то, благодаря чему он снова узнает, что значит – ощущать непосредственно биение пульса духовной жизни в природе, действительно чувствовать теплоту, проходящую через мир и одушевляющую всех существ. Когда теперь человек смотрит на звездное небо, то, благодаря отвлеченной астрономии, оно заполнено для него отвлеченными, вещественными мировыми шарами. Эти мировые шары снова явятся человеку как тела некой души и некого духа; пространство снова одушевится и одухотворится для него. Он ощутит весь космос – с той же теплотой, с какой ощущает он на груди друга; но только дух космоса ощутит он, конечно, величественней и грандиозней.

Нам известно, мои милые друзья, что такую душу, какую мы знаем в человеке, – душу индивидуальную, обитающую, так сказать, в отдельном теле, – можно искать только в человеке. У других окружающих нас существ должны мы искать душу иным образом и в иной форме. Животные, живущие вокруг нас, также одушевлены; однако мы напрасно стали бы искать их душу здесь, на физическом плане. «Я» животных, которое мы называем «групповым Я», надо искать на астральном плане, и целые группы родственных животных – львы, тигры, кошки, – все отдельные группы родственных форм имеют одну общую душу, одно общее Я. Пространственная разделенность здесь на Земле не имеет в этом смысле никакого значения. Будет ли один лев здесь, в зверинце, а другой в Африке, это безразлично; все львы принадлежат вместе к тому самому Я, которое духовный исследователь может найти на астральном плане. Там эти групповые Я суть замкнутые в себе личности; и как ваша личность является замкнутой в себе здесь на физическом плане, так и групповое Я является замкнутой в себе личностью на плане астральном. Как ваши десять пальцев принадлежат к вашей замкнутой личности, так и все львы принадлежат к групповому Я львов; и если бы мы могли ознакомиться с отдельными групповыми Я на астральном плане, мы нашли бы, что наиболее выдающееся свойство групповых Я есть мудрость, – как бы мало ни казались нам на Земле мудрыми отдельные животные. По здешним качествам отдельных животных никто не вправе заключать о свойствах группового Я животной личности на астральном плане. Как ваши десять пальцев не являют свойств индивидуального Я, так и отдельное животное не являет свойств группового Я. – Мудро действуют эти групповые Я, и мудрее, чем вы можете подумать, эти отдельные души животных; и все знакомые вам здесь отправления животных обусловливаются групповыми Я. – В нашей атмосфере, в окружности нашей Земли, живут они; их можно найти вокруг нас. – Когда вы наблюдаете полет птиц, как они при приближении осени тянутся с северо-востока на юго-запад, и при приближении весны опять возвращаются на родину с юго-запада на северо-восток, и когда вы спрашиваете себя: кто мудро направляет этот полет птиц? – то, как оккультный исследователь, в поисках отдельных распорядителей и управителей, вы придете к групповому Я отдельных пород или видов. Во всем животном населении живет астральное Я, которое для астрального плана есть такое же Я, каким здесь является человеческое, – но только более, гораздо более мудрое Я. Гораздо более умными Я, чем здешние физические люди, являются там, на астральном плане, замкнутые групповые личности, имеющие свои отдельные члены здесь, на физическом плане, и все, что мудро устроено у отдельных животных, есть откровение мудрости групповых Я животных. Мы будем иначе проходить через мир, если будем знать, что мы на каждом шагу проходим сквозь существ, которых мы видим деяния.

Если мы взглянем на растительное царство, то Я этого царства пребывает в еще более высоком мире, чем тот, в котором находятся групповые Я животных; в духовном мире, или Девахане, пребывают Я растений, и, в сущности, их очень немного, этих Я растений; ибо все эти Я растений обнимают много, очень много отдельных растений, существующих здесь на Земле, – много родов их. И если бы мы стали искать место, где могли бы найти эти Я растений, найти пространственно, мы пришли бы к центру Земли. Все Я растений находятся вместе в центре Земли.

Это было бы примитивным представлением о духе этих Я, если бы мы спросили: как же умещаются там все эти различные Я? В духовном все проникает друг друга. Кто этого не понимает, тот может прийти к взгляду, изложенному в одной книге, особенно рекомендуемой теперь теософам, – книге, хотя и говорящей о духовных мирах, но говорящей о них так, что в ней ставится вопрос: если бы на протяжении тысячи лет жило тридцать миллиардов людей, души которых должны были бы теперь находиться в окружности Земли, то этих душ должно было набраться там такое множество, что не хватило бы для всех места в окружности Земли. Это – благонамеренная книга, но зато она необычайно тривиальна («Неведомые силы» Фламмариона).

В центре Земли должны мы искать Я растений, ибо сама Земля, как планета, есть целый организм; и подобно тому как волосы на вашем организме, так и растения суть части на организме нашей Земли; и растения, которые суть части на организме нашей Земли, суть сами по себе не независимые существа, а члены земного организма. Страдание и радость у растений есть страдание и радость организма Земли; нам надо только вспомнить, что было сказано несколько недель тому назад относительно страдания и радости в растительном мире. Кто способен наблюдать эти вещи, тот знает, что если поранить растение – поскольку это касается его надземных частей, – то это поранение не связано с ощущением боли для нашего земного организма. Оно доставляет Земле чувство довольства. Это бывает похоже на то, как когда теленок сосет вымя матери, что также сопряжено с чувством наслаждения. Ибо те части растений, которые вырастают из земли, – хотя бы они были тверды, – эту вырастающую из земли зелень для земного организма можно сравнить с молоком организма животного; и когда осенью косец срезает косою стебли, это не отвлеченный только процесс для тех, кто умеет углублять теософские идеи до ощущений души; но взмах косы сопровождается дуновением наслаждения, проходящим по ниве, и вся косьба хлеба заливает поле чувствами радости.

Так научаемся мы чувствовать вместе с организмом Земли, как умеем мы чувствовать на груди друга. И знакомимся с болью Земли, когда, вырывая растение с корнем, мы знаем, что Земля ощущает боль. Для Земли это боль – когда мы вырываем растение с корнем. Уже было сказано, что на это нельзя возразить, будто при некоторых условиях для самого растения лучше, когда его пересаживают с корнем, чем когда срывают цветок. Эти условия не имеют в данном случае никакого значения. Если человек начинает седеть и, чтобы быть красивее, вырвет первые седые волосы, это все же причинит ему боль.

Так научаемся мы чувствовать вместе с окружающей природой, и природа делается для нас все более душою и духом. И когда мы входим в каменоломню и видим, как там каменотес обтесывает камни, то и это не остается для нас чем-то отвлеченным, если мы углубим теософские идеи до чувств души. Мы видим тогда не только то, как от скалы отлетают осколки, – и даже когда взрывают скалу, то и это не остается для нас чем-то отвлеченным. Но мы научаемся чувствовать вместе с природой то, что чувствует там, вне нас, одушевленная, одухотворенная природа. И когда мы стоим перед стаканом воды, и бросаем в воду щепотку соли или кусочек сахара, и видим, как соль или сахар растворяются, то и это сопровождается известным чувством; здесь также есть душа; и если мы хотим узнать, какая душа заключена здесь, то не должны применять обычных аналогий. Ибо легко можно подумать, что когда каменотес отбивает камни, это причиняет природе боль; но происходит как раз обратное. То, что в царстве камня называется раздроблением, доставляет природе величайшую радость, чувство внутреннего довольства; чувство внутреннего довольства бывает и тогда, когда мы растворяем в воде кусочек сахара и ли соли. При этом воду пронизывает чувство довольства растворяющихся минеральных тел. – Иначе бывает в других случаях.

Вспомним давно прошедшие времена Земли, те времена, когда она была огненно-жидким телом и когда все металлы и минералы в нашей Земле были растворены. Такой Земля не могла бы остаться; ибо она должна была стать ареной, на которой мы живем, твердой ареной, на которой мы можем двигаться. Металлы и минералы должны были затвердеть из жидкой стихии; твердыми должны были они стать, должны были стянуться воедино. То, что было растворено в жидкой стихии, должно было сплотиться воедино, кристаллизоваться: процесс, сходный с тем, который происходит в стакане воды, где вы растворили соль. Остудите воду, и тогда вы увидите кристаллы соли, выделившиеся из воды как твердые тела. – Если вы проследите сопровождающие это чувства, то это будут чувства боли в кажущемся мертвом царстве камней. Всякое видимое разрушение и раздробление этого царства камней является для Земли наслаждением; всякое уплотнение, всякое затвердение, всякая кристаллизация сопровождается болью, – и с болью произошло образование всех камней, всех твердых минералов земного шара, по которому мы ступаем. Более или менее так произошло и при затвердении окружности нашей Земли.

Если мы обратимся к будущему нашего земного развития, то мы должны его себе представить таким образом, что все твердое будет делаться все более и более жидким, будет растворяться. Земля будет проходить через превращение в то, что мы называем «астральной землей», пока материя Земли не сделается все более и более тонкой; так что в первую половину нашего процесса образования земли мы должны рассматривать минеральные составные части как нечто, с болью и страданием, слагающееся в твердую арену для нашего обитания; к концу же земное становление пронизывается все более чувством блаженного довольства, – и вся Земля окунется в чувство довольства, когда она превратится в небесную планету, которая будет пребывать в мире астрально.

Когда посвященные говорят об этих вещах, они высказывают всегда в своих положениях глубокие тайны. Они высказывают такие тайны, что утверждения их нужно даже понимать многообразно, ибо в них заключено много смысла. Павел, который был посвященным, произносил такие положения, в которых всегда заключен многократный смысл. Чем дальше мы сами продвинемся в понимании космоса или духовных миров, тем все глубже покажутся нам подобные изречения Павла. Павел знал, что отвердение земных тел сопровождалось болью и что они воздыхают о своем растворении, о том, чтобы стать более духовными, небесными. «Вся тварь совокупно стенает, ожидая усыновления» (Рим. 8: 22, 23). Эти страдания, при которых твердые минералы преобразовались в то, на чем мы стоим и ходим, – их разумеет посвященный Павел в этих глубоких словах. – Пока теософия остается для нас только системой мышления, до тех пор мы не понимаем ее правильно. Но в том и состоит ее особенность, что идеи ее превращаются в чувства и что мы становимся другими людьми, когда шаг за шагом – все, что видим вне нас – научаемся чувствовать и ощущать! – Это разумели те, которые действительно кое-что знали из христианского эзотерического учения. Вплоть до XVIII века можете вы проследить христианских писателей, у которых еще было ощущение ко всему живому в природе, ко всей радости и страданию. Поэтому и говорят они нам в своих писаниях такие слова, которые теперь для людей являются просто словами, – или, самое большее, аллегориями и образами, – между тем как их нужно понимать как действительность: «Вы не должны только думать о природе, вы должны ее ощущать, и знать ее вкус, и чувствовать ее!»

Это и разумели они: чтобы, когда косец срезает стебли, мы испытывали вкус, ощущали чувства, которые проходят по ниве. И когда мы видим, как рабочий в каменоломне отбивает камни, то чтобы мы вместе с природой ощущали довольство; и когда мы видим, что там, где река впадает в море, отлагается земля, то чтобы мы научились ощущать, как вместе с отлагающейся землею отлагается там в то же время и чувство боли.

Насквозь одушевленной становится для нас, таким образом, природа. Так душа человека в процессе жизни вырастает из своей тесноты. Чувство проливается в окружающий мир. Таким образом, мы мало-помалу становимся едины со всей окружающей природой. И когда мы мало-помалу становимся, таким образом, едины со всей окружающей природой, тогда и более великие события мы начинаем чувствовать также в их духовности, в их душевности. Мы чувствуем, когда весною все длиннее становятся дни, когда все больше света проливается на нашу Землю, когда из таинственных глубин земли прорастают растения, схороненные внутри земли в виде семян, и когда все опять покрывается зеленью, – мы чувствуем тогда, как не только вырывается из земли то, что мы видим, – пробивающаяся зелень, – мы чувствуем, что при этом происходит также и нечто душевное. И когда к зиме дни становятся короче, все меньше света падает на нашу Землю, растения снова уходят вглубь, зелень изменяется, – тогда чувствуем мы нечто сходное с тем, что мы испытываем и сами, когда вечером, утомленные, отходим ко сну. Подобное же чувствуем мы и весной: когда природа просыпается, то это выражение является для нас не просто аллегорией, но истинной действительностью. И мы чувствуем изменение природы – изменение души и духа природы. Мы чувствуем, как, начиная с середины лета, все идет назад, как душа нашей Земли склоняется к своему состоянию сна. Но когда вечером человек отходит ко сну, перед нами совершается тот живой процесс, который мы так часто описывали: постепенно выделяется из человека астральное тело вместе с Я; оно становится свободным и витает, так сказать, в своем собственном, своем исконно-собственном мире; и если бы человек, в теперешнем состоянии развития человечества, мог то, что он будет некогда мочь, то в момент выделения астрального тела из тела эфирного и физического в нас вспыхивало бы духовное сознание; вокруг тела шла бы духовная работа и был бы духовный мир; человек просто поднимался бы из своего физического тела и вступал в иную форму бытия. Он это и делает – но только он ничего не знает об этом в своем теперешнем состоянии развития. – Это же происходит и с нашей Землей. Астральное тело нашей земной окружности проходит в течение года через превращения; на обоих полушариях Земли превращения различны; но это для нас сейчас не имеет значения. Когда из земли прорастают растения, и вообще жизнь, астральное тело нашей Земли бывает занято природным бытием Земли. Это оно вызывает рост растений; это им обусловлено все, что происходит на Земле в смысле жизни и развития растений. А осенью, когда своего род сон находит на Землю, это астральное тело Земли переходит к своей духовной работе.

Те, кто живо ощущают этот процесс, происходящий с Землей, знают, что во время высокого стояния Солнца – от весны и вплоть до осени – они должны во всем, что растет и зреет, видеть непосредственно внешнее откровение духа Земли. А затем, когда наступает осень, они стоят непосредственно перед уже значительно высвободившимся астральным телом Земли; и когда дни всего короче, т. е. когда внешняя физическая жизнь более всего приближается ко сну, тогда пробуждается духовная жизнь. Что же такое эта «духовная жизнь Земли»? Кто дух Земли?

Этот «дух Земли» определил себя сам как такового духа Земли, когда он сказал: «Кто ест мой хлеб, попирает меня ногами», – и далее, когда он указал на то, что производит земля как твердую пищу для людей, и сказал: «Это есть тело мое», – и когда он указал на то, что течет, как сок, во всем живом, и сказал: «Это есть кровь моя». Тогда этими двумя изречениями обозначил он самое Землю как свой организм.

Все это было иначе в дохристианское время, и все это стало иным в христианское время. Ибо таким, как оно является в христианское время, это сделалось лишь в определенный момент земного развития. – Во время коротких Дней, когда совершались священные мистерии древности, посвящаемые обращались всем своим душевным существом к Солнцу; и в «глубокую полночь» приблизительно того дня, который известен нам как день Рождества, давалась посвящаемым в священных мистериях возможность видеть Солнце в час полночи. Ибо тогда в них вызывалось ясновидение. Современный человек не может в полночь видеть Солнце, ибо оно находится по ту сторону Земли; для ясновидящего же физическая Земля не является препятствием к видению Солнца. Он видит Солнце в его духовной сущности. И когда ясновидящие видели в священных мистериях Солнце в час полночи, они видели вождя Солнца – Христа. Ибо Он был для тех, кто должен был вступить в общение с Ним, – в то время именно еще только на Солнце.

Когда на Голгофе пролилась кровь из ран, это было для всего земного развития событием, полным глубокого значения. Никто не понимает этого события, если он не в состоянии понять, что христианство покоится на мистическом факте. Если бы кто-нибудь ясновидящим взором с отдаленной планеты мог проследить на протяжении тысячелетий развитие Земли, он увидел бы не только физическое тело Земли, но и ее астральное тело; и это астральное тело Земли в течение тысячелетий являло бы определенные сияния, определенные цвета и определенные формы. В одно мгновение все это изменилось. Появились иные формы, засветились иные сияния и иные цвета, – и это было то мгновение, когда на Голгофе пролилась из ран Спасителя кровь. Это было не только человеческим, но и космическим событием. Благодаря этому Я Христа, которое иначе можно было искать только на Солнце, перешло на Землю. Оно связало себя с Землею, и в духе Земли находим мы Я Христа, Я Солнца; и посвященный может видеть солнечного духа, – которого в священных мистериях древности искал он в Рождественскую полночь на Солнце, – теперь, в новое время, он может видеть его в самом Христе, как в духе центра Земли.

Христианское сознание – не сознание обыкновенного христианина, но сознание христианского посвященного, – заключается в чувстве живой связи его с духом Христа.

Вот процесс, который совершается ежегодно, когда дни становятся короче и природная Земля погружается в свой сон. Тогда этот процесс бывает таков, что мы можем вступить в непосредственную связь с духом Земли. Поэтому обычай относить рождение Спасителя ко времени самых коротких дней и самых долгих ночей возник не по произволу, а из самого принципа посвящения, и мы видим, что нечто бесконечно значительное и духовное связано с укорочением дней и удлинением ночей, и чувствуем также, что в этом событии есть душа, и притом высочайшая душа, какую мы можем почувствовать в земном развитии.

Не учение или систему мыслей ощущали первые христиане, когда они произносили имя Христа. Им показалось бы совершенно невозможным называть кого-нибудь христианином, основываясь только на словах, произнесенных Иисусом Христом в качестве христианского учения. Никому не пришло бы на ум отрицать, что слова эти можно найти и в других религиозных исповеданиях, и никому не пришло бы на ум посмотреть на это как на что-то особенное. Только теперь в образованных кругах полагают особую ценность в том, что учение Иисуса Христа согласуется с другими религиозными исповеданиями. Это верно: вряд ли можно найти в нем хотя бы одно положение, которое не было бы высказано раньше в других учениях; но дело не в этом. Не через одно только учение связан христианин с Христом; и христианин не тот, кто верит в слова, но тот, кто верит в Дух Христа. Чтобы быть христианином, надо иметь чувство связи с фактически ходящим по земле Христом. Признавать только учение Христа – это не значит проповедовать христианство. «Проповедовать христианство» значит видеть в Христе Духа, которого мы только что охарактеризовали как вождя Солнца и который в то мгновение, когда на Голгофе из ран пролилась кровь, перенес свою работу на Землю и через то вовлек Землю в работу Солнца.

Поэтому те, которые были первыми провозвестниками христианства, меньше всего чувствовали себя вынужденными возвещать одни только слова; напротив, они полагали величайшее значение в возвещении самой личности Иисуса Христа: «Мы видели Его, когда Он был с нами на священной горе!» То, что Он был там, – то, что они видели Его, этому придавали они значение. «Мы влагали наши персты в Его раны!» Что они прикасались к Нему, вот чему они придавали значение. От этого исторического события исходит все грядущее человеческое развитие на нашей Земле. – Это чувствовали тогда; поэтому ученики говорили: «Мы придаем великое значение тому, что были с Ним на горе; и мы воспринимаем также, как нечто великое, и то, что исполнилось на Нем слово пророков, проистекавшее из самой истины и мудрости». Исполнилось то, что пророки знали заранее. Тогда под «пророками» разумели посвященных, которые могли предсказать Христа, так как они видели Его в древних мистериях в час Рождественской полночи. Как исполнение того, что всегда было ведомо, выставляют первые ученики Христа события Голгофы, и великий переворот происходит в чувствах ведающих.

Если мы обратимся ко временам дохристианским и все дальше углубимся в эти времена, то мы все больше будем находить, что всякая любовь была связана с узами родства. Еще у иудейского народа, из которого вышел сам Христос, видим мы любовь основанной только на кровном родстве, – мы видим, что любят друг друга те, в ком течет общая кровь; и раньше тоже всегда было так, что любовь зиждилась на природной основе общности крови. Духовная любовь, независимая от крови и плоти, вступила на Землю только с Христом; и в будущем она будет зависеть от исполнения слов: «Кто не оставит мать и отца, братьев и сестер, жену и детей, тот не может быть Моим учеником». – Кто будет ставить любовь в зависимость от природной основы, от крови, тот в этом смысле не христианин. Духовная любовь, которая, как великий братский союз, проникнет человечество, явится плодом христианства.

Зато через христианство человек научается также и величайшей свободе, величайшей внутренней замкнутости. Еще псалмопевец сказал: «Я вспоминаю старые дни и размышляю о древних временах!» Это было постоянным ощущением в древние времена, это обращение взора к предкам; люди чувствовали, что кровь предков еще течет в их собственных жилах, и чувствовали свое Я связанным с Я предков. Еще в древнем иудейском народе, когда хотели глубоко почувствовать это, произносили имя «Авраам», – ибо тогда чувствовали себя внутри общего потока крови, который струился от Авраама, – и когда иудей хотел выразить самое высокое для себя, он говорил: «Я и Авраам – одно». И его душа – это имеет глубокое скрытое основание – после смерти тела возвращалась в лоно Авраама; это имеет очень, очень глубокое скрытое основание. Тогда еще не было той самостоятельности, которая вступила в сознание человека через Иисуса Христа. Через Иисуса Христа вошло в человека сознательное познание: «Я есмь». – Но одного еще не чувствовали тогда: полной божественности самого внутреннего, божественного существа человека. «Я есмь», это они чувствовали, – но они приводили это в связь с предками; они чувствовали это в общей крови, которая струилась в них со времен Авраама. Тогда пришел Иисус Христос и принес сознание, что в человеке есть нечто гораздо более старшее, гораздо более самостоятельное, – что это «Я есмь» есть не только то, что живет как общее в народе, но и то, что живет в отдельной личности, – что поэтому и любовь должна обращаться из самой себя на отдельную личность. Я, которое ныне заключено в вас, замкнутое снаружи, оно ищет духовной любви вовне.

Не с отцом, который был в Аврааме, чувствует себя единым это Я, но с духовным Отцом мира: «Я и Отец – одно». Но есть еще более глубокое изречение, еще более проливающее света, чем: «Я и Отец – одно», – хотя это и наиболее важное; это то, которым Христос выяснил людям, что они вовсе еще не достигают глубочайшего, когда говорят: «Я был уже в Аврааме». Он выяснил им, что «Я есмь» более древнего происхождения, что оно проистекло из Самого Бога. «До Авраама было Я ЕСМЬ» – вот как гласит в первоначальном тексте это изречение, которое бывает обычно выражено так, что с ним нельзя связать никакой мысли, – а не: «Я есмь прежде, чем был Авраам». – До Авраама было «Я есмь», самое внутреннее, духовное существо, которое каждый носит в себе самом.

Кто поймет эти слова, тот глубоко проникнет в сущность христианского воззрения и христианской жизни; и он поймет, почему Христос указывает еще и на это: «Я буду с вами во все дни до скончания мира». Поэтому и должны мы чувствовать правильно понятые слова рождественского антифона, который постоянно выражает нам вновь в христианскую рождественскую ночь извечную тайну вневременного бытия «Я есмь». В рождественском песнопении не говорится в виде воспоминания: «Сегодня вспоминаем мы, что родился Христос», но каждый раз говорится: «Сегодня родился для нас Христос». Ибо это событие вне времени; и то, что некогда произошло в Палестине, совершается постоянно вновь каждую рождественскую ночь для тех, кто может учение превратить в ощущения и чувства.

Теософское мировоззрение вновь приведет человека к тому, чтобы он снова живо ощутил, что разумеется под таким праздником. Его задача не в том, чтобы быть отвлеченным учением, отвлеченной теорией, но чтобы снова ввести человека в полноту жизни, показать ее ему не как что-то отвлеченное, но как повсюду наполненное душой. И душу чувствуем мы, когда входим в каменоломню и видим, как разбивают камни, – душу чувствуем мы, когда видим перелет птиц, – когда видим, как коса ходит по полю, – когда восходит и заходит Солнце, – и чем более глубокие рассматриваем мы события, тем все более глубокую чувствуем душевность. И в великие поворотные точки года чувствуем мы свершения важнейших душевных событий; и мы должны вновь научиться чувствовать самое важное для нас в великие поворотные точки года, отмеченные в наших праздниках.

Таким образом, наши праздники снова станут тем, что как живое веяние пронизывает человеческие души; и человек в такие праздничные мгновения будет снова во всей полноте вживаться в деятельность и жизнь духовной и душевной природы; и теософ должен прежде всего как пионер почувствовать, чем могут снова стать праздники, когда человечество опять овладеет разумением духа, – и что это значит опять уразуметь «дух в праздниках». И это будет одной из тех сил, которые снова выведут человека в мир, если теософы уже теперь в такие праздники будут кое-что чувствовать и ощущать из чувствований и ощущений природы, и если в эти важные мгновения они будут вспоминать, что возвращает теософия людям в этом учении о жизни. Тогда теософия будет живой действительностью души, будет жизнемудростью (vitaesophia); и наилучшим образом сможет она ею быть в такие дни, когда мировая душа совсем особенно склоняется к нам и особенно тесно соединяется с нами.